— Кошки-матрёшки, Морозов, не беси меня. И без тебя тошно! У белых людей выходной, а Василина Егоровна, как раб на галере, тута привинчена. Иди уже санузел мыть.
Я глянул на стену общаги, где возле огнетушителя в громоздком коробе висела табличка из двп. Через трафарет на ней выедены буковки: «Ответственная за пожарную безопасность комендант общежития Суровая Василина Егоровна».
Тренди-бренди балалайка, за столом сидит хозяйка… Получается, сама коменда на вахте заседает? Наверное, на две ставки работает. И как комендант, и как вахтер.
Комната номер тринадцать находилась на первом этаже. От небольшого холла с вахтой уходило два коридора в разные стороны. Куда идти? Шагнул налево и угадал, потому что в спину никакие фразочки от Суровой не полетели. А она сто процентов провожала меня жгучим взглядом, таким людям до всего дело есть, особенно на своей территории.
Очутился я посреди длиннющего коридора, по бокам которого налеплены двери комнатушек. Вспомнилась песня Высоцкого:
Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать
восемь комнаток —
Всего одна уборная
В СССР подобный, так называемый, коридорный тип общаг был самый распространенный. Кухня, душ и прочие удобства по одному на этаж (то есть коридор).
Я не привередливый, так-то у нас в отряде сто рыл было, причем жили и храпели все в одной комнате, как в казарме. А тут отдельная комната, целых двенадцать квадратов! Не квартира, но жить можно.
Вот и нужная дверь с цифрой «13», нарисованной красной краской на синем фоне.
Дом… Милый дом… Ха! Посмотрим, кто в теремочке живет…
Достал ключ, хотел воткнуть его в скважину, как вдруг за дверью послышался слабый стон. Я замер. Стон повторился.
Японский рядовой! Я, конечно, подозревал, что в комнате не один живу, чай не барин и не парторг, но там внутри… баба? Голос-то женский.
Решительно вставил ключ в замочную скважину и повернул. «Личинка» замка не шевельнулась. Толку ноль — заперто изнутри. Заперлась соседка. Вынул ключик, сунул его в карман штанов и постучал.
Стон прекратился. Постучал сильнее. Если не откроет, еще и попинаю. За мной не заржавеет.
Но пинать не пришлось. С той стороны щелкнул шпингалет, и на пороге вырос полуголый китаец (ну или бурят, я пока не знал его) обернутый на поясе в простынь.
— О, Мороз! — облегченно выдохнул он, таращась в коридор, будто ждал засады. — Иди погуляй, у меня это… Ну… Короче, иди.
— Ты кто? И что здесь делаешь? — теперь я понял, что голос был не соседки, а девки этого киргиза (хотя нет, для киргиза он слишком высокий).
— Ха! Смешно, Мороз! Сходи, на кухне посиди часик-другой. А лучше приходи завтра, — хмыкнул сосед и захлопнул дверь.
Киргизские пассатижи! Вот, козлина! Бум! Бум! Бум! — долбил я в дверь.
Внутри послышалось шебуршание, голоса, но дверь не открывалась. Вот так, значит. А я настойчивый. Бум! Бум! Бум! Грохот эхом прокатился по коридору.
Наконец, дверь распахнулась, в проеме вырос злобный «самурай» и зашипел, очевидно, чтобы не поднимать лишнего шума.
— Ты чо-на⁈ Совсем попутал-на⁈
Его длинные руки схватили меня за грудки и втянули внутрь комнаты. А девки там уже и след простыл. И поглядеть не дали. Осталось лишь скомканное одеяло на кровати и распахнутое окошко с развевающейся занавеской. В окно слиняла, благо первый этаж.
Дверь захлопнулась за моей спиной и угрожающе щелкнул шпингалет, отсекая меня от внешнего мира. А сосед тем временем наседал:
— Ты чо-на долбишь⁈ По башке себе подолби! Коменда услышит!
— И что, что услышит? — недоумевал я.
— Ты дебил, Мороз, или дурку гонишь? Выселит-на! Чтоб у тебя батур отсох!
— За что выселит? — я пока старался быть нейтрально-спокойным, чтобы разобраться, почему «самурай» так взбеленился. Вообще-то он меня грубо выставил из комнаты, из моей же комнаты. Но, может, мы с ним кореша? И такое вот своеобразное общение у нас в ходу? Но что-то мне подсказывало, что Чингачгук не друг ковбою.
— Ты чо-на? Это же мужская общага! Ирку увидит — и на кишмиш меня пустит! Не мог погулять⁈
— Попросил бы нормально, я бы, может, и подумал.
— Короче, дело к ночи! Иди сортир драй, это тебе в наказание. Я коменде уже сказал, что твоя очередь.
Секундочку.
— А кто эту очередь устанавливает? — глаза мои сузились, но я пока еще говорил ровно и размеренно, как Клинт Иствуд перед схваткой с апачи.
— Вон график в коридоре, забыл-на?
— Погоди, Джеки Чан, если я по графику дежурный, то в чём, как ты говоришь, наказание?