Мы поднялись наверх по затертым до каменного блеска ступенькам. На стенах красовались стенды с выдержками из приказов и инструкций, в том числе правила пожарной безопасности, куда без них. И всё это было удивительно нормально — как будто не переворачивается в этот день моя жизнь с ног на голову.
Или с головы на ноги встаёт?
— Разрешите? — майор сам постучал в дверь с золотистой табличкой: «Начальник ИК-35 полковник внутренней службы Гурьев Сильвестр Андреевич».
Хозяин кабинета встретил нас, развалившись в кожаном диване со смартфоном в пухлой руке и с кружкой чего-то горячего в другой.
Обстановочка внутри соответствовала статусу Гурьева. Широкий стол под красное дерево сверкал совсем не казенной роскошью. Напольные вазы размером каждая с первоклашку удивляли затейливым орнаментом, шкафчики в том же стиле на резных и кривеньких, как у карманной собачки, ножках. И, как водится, огромный портрет вождя на стене. Не Ленина, конечно, современного вождя. Хотя первый для меня роднее как-то. Всю жизнь нас учили жить по совести, по-ленински, а потом захотелось перемен, и потеряли страну. В голове почему-то металлом зазвенели популярные в прошлом плакатные строчки Маяковского: «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин будет жить!» Тогда мы в это действительно верили.
Завидев меня, полковник резво поднялся, напялил китель зачем-то. Улыбнулся и протянул руку.
— Здорово, Саныч! Уходишь? Эх! Жаль! Как мы тут без тебя!
Затем незаметно кивнул майору, мол, свободен. Начотряда удалился, скоренько перед этим пожав мне на прощание руку.
— Ну, рассказывай… Есть где жить? Как с работой? Сейчас пенсии не дождешься, сам знаешь. Тебе сколько? Шестидесяти нет, считай молодой еще, пахать и пахать. Ха!
— Не беспокойся, все есть, Сильвестр Андреевич, разберусь, — я плюхнулся в кресло рядом с приставным столом. — Деньги не проблема, на первое время хватит, а там заработаю — мозги не пропивал, руки-ноги имеются. И хата в наличии тоже имеется. Дочка присматривала в мое отсутствие.
— Что-то не рад ты, смотрю, Саныч? — полкан прищурился. — Расчета мало получил? Или что гложет? Ты скажи, я разберусь…
— Да нормально все, Андреич, — отмахнулся я. — Чему радоваться? У меня ведь почти все здесь осталось. Кореша, работа, соревнования по шахматам хотел провести. А тут, будто в чужой мир ухожу.
— Так давай обратно к нам, — расхохотался полковник. — Только без тяжких, так… по мелочи замути — и хоп! Снова у нас!
— По мелочи — не моё, — усмехнулся я. — Да и не привык я размениваться по мелочам. Сам знаешь. Чего звал-то? Попрощаться или дело какое есть?
— Дело есть, — понизив голос, полковник придвинулся ко мне в кресле на колесиках.
Попутно вытащил из стола два пузатых бокала и привычным движением плеснул армянского пятизвездочного. Поставил один бокал мне.
— Выпьем, за свободу, — подвинул он бокал еще ближе.
— Лучше за здоровье, — улыбнулся я. — Свобода — она как баба непутевая, сегодня есть, а завтра нет. А здоровье всегда при тебе должно быть. Чтобы в аптеку бегать только за презервативами.
— Ну, давай за здоровье! — кивнул полкан.
Мы чокнулись и выпили.
Вечером того же дня я взял сверток, который передал мне Гурьев, и вышел из своей квартиры.
— Сашка! Ты, что ли? — на площадке второго этажа нарисовалась бабулька с бадожком и в пуховой козьей шали, старательно заправленной в потертое пальто с воротником из лисы. Некогда рыжей, а теперь выгоревшей и по-старчески седой.
— Я, теть Зин, привет! — подошел я и обнял соседку. — Как здоровье?
— А я-то и смотрю, ты — не ты! Белый, как лунь стал. Где твои рыжие вихры, Сашка?
Она вздохнула, но смотрела на меня как-то удивительно светло.
— Ну так… Не молодеем, теть Зин. А ты, я смотрю, молодцом. Хорошо выглядишь.
— Скажешь тоже, — отмахнулась бабулька. — Девятый десяток разменяла, а боженька все не может прибрать меня. Ноги не ходют, а все одно живу.
Ворчала тетя Зина по привычке, а всё-таки нехитрый комплимент и её порадовал.
— Так и живи. Сто лет живи.
— Да какой там? В магазин сходишь, и полпенсии нет. Хоть вообще не ходи. Вот раньше, помню, не шибко богато жили, но в достатке, еще и откладывать умудрялись при советской власти-то. А сейчас вот ведь как — за коммуналку внуки платят, их приходится просить. Не тяну одна…
— Хорошие у тебя внуки, тетя Зина. Вот ради них и живи.
Мы попрощались, и я вышел из подъезда. Вечернее небо хмурилось снежными тучками. Ветер задувал в рукава дубленки, а свитерок непривычно колол кожу.