- Тогда поезжайте без нас, - уперлись чаплинцы. - Мы поедем только с ним.
Ушаков посовещался с Павловым. Шаман, конечно, им ни к чему, но и терять три семьи не хотелось.
- Только на острове шаманить нельзя, - сказал Ушаков Аналько. - Там будет другая жизнь.
- Умилек, я немного, совсем немного буду шаманить. Буду помогать тебе.
- Мне? Ты думаешь, я верю шаманам?
- Ты не веришь, а эскимосы верят, - хитро прищурился Аналько.
- Давай договоримся так. Забудь про шаманский бубен.
- Ты - умилек. Ты - главный, - важно сказал Аналько. - Буду тебя слушаться.
Но в глаза Ушакову он не смотрел.
Ладно. Надо отучить Аналько от шаманства. Полярная ночь длинная, что-нибудь можно придумать.
На пароходе было теперь двенадцать семей охотников. Вместе с ними бедное их имущество.
Быстро удаляется берег. Вскоре туман закрывает его.
КАКИЕ ОНИ, ЭСКИМОСЫ?
Пароход нагружен до предела. Он идет на север, покачиваясь на небольшой мертвой зыби.
Внутри его, около огнедышащих топок, кидают и кидают лопатами уголь кочегары. Тела их блестят от пота, лица покрыты угольной пылью. Им жарко. То один кочегар, то другой хватает широкий медный чайник с водой. Кочегарам кажется, что жарко везде, что на всем белом свете нет уголка, где сохранилась бы прохлада.
Но на палубе "Ставрополя" люди мерзнут. Они постоят немного у борта и торопятся в теплые каюты.
На небе ни одного просвета. Капитан хмурится: облака закрывают солнце, мешают астрономическим наблюдениям. Холодная морская вода, холодный ветер, мутное небо и серая волна... Льдов пока нет.
Ушаков неторопливо обходит пароход. После многих дней напряженных сборов он отдыхает. Но отдыхает только тело, не голова. В ней - словно рой снежинок - кружатся вопросы, один важнее другого.
Где выбрать место для поселения, на каком берегу?
Как лучше наладить жизнь шестидесяти человек?
Удастся ли запастись мясом до зимы?
И самое главное: какие они, эскимосы? Если он не поймет их, если они не поверят ему, - ничего не получится из переселения на остров. Правда, еще надо добраться до этого острова. Вся надежда на Миловзорова.
В рубке матрос, поглядывая на компас, медленно перебирает ручки большого рулевого колеса. Павел Григорьевич Миловзоров, увидев Ушакова, на секунду отрывается от вычислений и снова склоняется над картой. Она покрыта его карандашными пометками. Каждый час приносят в рубку данные о глубинах и температуре воды. Капитан тихонько напевает в усы. Видимо, все идет как надо.
- Откуда мы все-таки будем подходить к острову? - спрашивает у него Ушаков.
- Все зависит ото льдов, - отвечает Миловзоров. - Как они прикажут. А льды...
Капитан почему-то внимательно смотрит на небо.
- Видите? Утки летят. На запад.
- Пусть себе летят, - усмехается Ушаков. Он понимает, что капитан неспроста заговорил о птицах.
- Это хорошо, Георгий Алексеевич, что они летят. Утки нас уму-разуму учат. Подсказывают обстановку.
- Что же они сказали вам, эти утки? - Ушакову нравится уверенность Миловзорова, его успокаивающая рассудительность.
- Не так уж мало утки говорят. Птицы обычно добывают себе корм у плавающих льдов. И если они летят от берегов Америки, то, выходит, льдов у тех берегов нет. И прямо по нашему курсу тоже нет. А вот западнее... Скорее всего, ветер прижал льды к острову Врангеля. Придется нам с ними повоевать.
Миловзоров провожает глазами большую стаю уток.
- Что поделывают ваши эскимосы, товарищ начальник острова Врангеля?
- Чаи гоняют. По-моему, это их самое любимое занятие.
- Да чем им еще тут заниматься, на пароходе? Спать да чаи гонять. Пусть отсыпаются. И вам бы надо как следует отдохнуть.
Ушаков выходит из рубки. Ветер заставляет его застегнуть куртку. С кормы доносится раздирающий душу вой. Собаки. Жуть.
Сто собак Ушаков купил в бухте Провидения, да еще собаки эскимосов... Они не дают пассажирам "Ставрополя" соскучиться. Лают, визжат, воют с раннего утра до позднего вечера. В больших деревянных клетках мычат быки, хрюкают в загончике свиньи. Не пароход, а настоящий зверинец.
И еще на палубе - гидроплан, крепко прихваченный канатами. Около него дежурит летчик Кальвица со своим механиком.
У борта стоит Иерок. Старый охотник покуривает трубку, ветер вырывает из нее искры. Иерок задумчиво смотрит в море. Там, далеко-далеко, виден фонтан кита.
- Умилек! Если бы у эскимосов был вельбот с мотором, они бы всегда добывали мясо. С мотором легко догнать и убить самого большого кита.
Мотор... Сейчас не до него - снабдить бы переселенцев самым необходимым. Грустно было смотреть на их имущество, когда они грузили его на пароход. Грязные истертые шкуры, ржавое оружие. Бедняки. У Етуи нет ружья. Кивъяна без яранги. На всех один вельбот, одна байдара, полсотни патронов да полторы упряжки собак.
- Пока поживем без мотора, Иерок. Но через несколько лет у эскимосов будет мотор. Обязательно будет. И мы поохотимся с тобой.
Иерок выбивает остатки табака из трубки. Табак с пеплом летит в холодные волны.
- Нунивагым палигвига, - говорит Иерок и ежится на ветру. - Так эскимосы называют этот месяц. Месяц сбора съедобного корня нунивака. А потом будет палигвик, месяц увядания. Зима скоро, умилек, придут метели.
Иерок сплевывает за борт и уходит с палубы.
Ушаков снова идет по пароходу. Собаки гремят цепями, заглядывают ему в глаза. Ушакову очень нравятся эти собаки - умные и трудолюбивые лайки.
- Нунивагым палигвига, - Георгий Алексеевич с трудом выговаривает эскимосское название августа. Ему нужно быстро выучиться языку эскимосов.
Через полчаса Ушаков сидит в своей каюте, в гостях у него врач Савенко и Павлов. Вместе с Савенко он забрасывает Павлова вопросами о жизни эскимосов.
- Поживете немного с ними и сами все увидите. Потерпите.
- Я уже теперь должен многое понять, - серьезно говорит Ушаков. Ивась, это просто необходимо.
- Хорошо, - сдается Павлов. - Я постараюсь. Расскажу, что знаю.
- Хотя бы такое... Для начала, пусть мелочь... - Ушаков откидывается на лавке. - На берегу я заходил в яранги. Видел, кипятят воду для чая. Но стоило воде закипеть, в нее бросали камень. Зачем?
- Эскимосы обычно не дают воде закипать. А если она вскипела считается, хозяйка недоглядела, - в котел бросают кусок снега или холодный камень. Вот и все!
- Ясно про чай. Теперь...
- О медицине эскимосской не забудьте, - перебивает Савенко. - Я бы даже просил начать с нее. Согласитесь, Георгий Алексеевич, это очень важно.
- У-ух, - Павлов расстегивает ворот рубашки. - Давайте о медицине. Доктор, я вижу, сгорает от нетерпения. Я от этой эскимосской медицины здорово пострадал. Инкали, теща моя, так лечила, что меня отстранили от работы в школе.
- Ничего не понимаю, - пробормотал Савенко и снял очки. Похлопал светлыми ресницами, водрузил очки на нос. - Какое отношение имеет ваша уважаемая теща к школе?
- Сейчас узнаете. Эскимосы, как и все смертные, болеют. Тут они ничем не отличаются от нас. А вот объясняют эти болезни, лечатся... Скажите, доктор, отчего у человека болит живот?
- Причин может быть много. Отравление например. Или язва желудка.
- Выходит, вы в медицине не разбираетесь, с точки зрения эскимосов. Если болит живот, в этом виноват злой дух Аксялъюк. А другой злой дух, Агрипа, делает так, что больно колет в боку. Еще один дух, Кийутук, специализируется на туберкулезе. Эскимосы, они этому верят, болеют по двум причинам: либо прицепился злой дух, либо наслал болезнь шаман.
- Черт с ними, с духами и шаманами. Лечатся, лечатся-то они как?
- Одно очень крепко связано с другим. Раз болезнь наслал шаман, значит, и изгнать ее может только шаман. Надо идти к нему. А с духами поступают иначе. От злых духов защищает "наюгиста" и "агат".
Павлов оглядел каюту Ушакова взял со стола коробочку из кости.
- Вот "наюгиста". Обычно это старая вещь. Какая-то поделка из кости, бусы, наконечник отслужившего гарпуна. Как только они превращаются в "наюгиста", сразу же начинают защищать человека от злых духов и насылаемых ими болезней. За это "наюгиста" обмазывают жиром и кровью убитого зверя.