Напряжение буквально висело в воздухе. Наконец кто-то решился спросить:
— А эта диспа… зери… ну это самое, это вообще что такое?
— Диспансеризация. — строго поправила мама. — Это полное медицинское обследование и выявление заболеваний. И лечение того, что обнаружится.
Бойцы расслабились и облегчённо задвигались. Ленка закрыла лицо руками, плечи у неё вздрагивали.
На следующий день началась эта самая диспансеризация. Мы, как самые младшие, должны были идти первыми, так что прямо с утра мы прибыли к госпитальной палатке, которая стояла немного на отшибе, со всех сторон прикрытая огромными валунами. Рядом с ней находилась и жилая мамина палатка. Место ниоткуда не просматривалось, так что мы не стали изображать спектакль, а зашли к маме вместе. Она тут же нас крепко обняла; я клюнул её в прохладную щёку и сразу начал выговаривать:
— Ну и как тебя ругать прикажешь? Что это за балаган? Ты бы ещё мальчиком прикинулась как Зайка, чтобы уж совсем комедия получилась.
— Не надо меня ругать, Кени, — засмеялась мама, — я правда не хотела ничего такого. Как вы уехали, дом сразу стал пустой, а у меня все мысли только о вас. Я уже к вечеру поняла, что долго этого не выдержу, вот и пошла в гильдию наниматься.
— И как тебя пациенты отпустили?
— Им пришлось. — пожала плечами мама. — Имею я право первый раз в жизни сходить в отпуск или нет? Кое-кто понедовольничал, конечно, но срочных больных у меня нет, так что в конце концов все смирились с небольшой задержкой.
— А как ты умудрилась с дипломом смухлевать?
— Почему это смухлевать? — удивилась мама. — Я свой настоящий диплом показала. Просто не стала показывать протоколы аттестаций. Имела полное право не показывать.
— А, понятно. Лазейка в правилах. До тебя никому в голову не приходило свой ранг занижать.
— Ну да, я первая придумала. Ладно, Кени, не занудничай. Рассказывайте как вы тут устроились.
Час мы пили чай и болтали, потом дамы решили перейти к дамским темам и выставили меня из палатки. Диспансеризация пройдена успешно, ага.
Скоро жизнь вошла в обычную колею. По большому счёту, делать в лагере было совершенно нечего; постоянное обустройство и регулярные тренировки были призваны лишь как-то занять личный состав. По утрам мы в компании с мамой скакали по горам в качестве пробежки, заставляя ветеранов лишь крутить головами то ли в удивлении, то ли в осуждении. Дальше все занимались всё теми же бесконечными делами, так и проходил день.
— А командир-то на маму запал. — авторитетно заявила мне Ленка.
— С чего ты взяла? — полюбопытствовал я.
— Он когда на маму смотрит, у него такое глупое лицо делается, ну, как у мужчин обычно.
— Что значит «обычно»? Может, скажешь, что и у меня глупое лицо? — возмутился я.
— А ты не мужчина что ли? — парировала Ленка.
Я малость попыхтел от возмущения, но в конце концов решил, что какое там лицо — непонятно, зато спорить с женщиной уж точно занятие глупее не придумаешь. Феминизм всё равно не лечится, так что лучше просто не обращать внимания. Чем больше это обсуждаешь, тем больше риск обострения заболевания и перехода его в клиническую фазу.
Подумав немного, я нехотя с Ленкой согласился:
— Пожалуй, есть в нём что-то такое. Но и она на него тоже как-то этак посматривает.
— Вот увидишь, дело там к роману идёт. — заявила Ленка, которая в глубине души была очень романтичной натурой. — Причём скоро, потому что она на нас уже начинает со смущением так поглядывать.
— Ну если ей хочется, то я могу только приветствовать, — пожал я плечами, — это же ненормально, что она вся только в работе. Ей тоже личная жизнь нужна.
Ситуация разъяснилась уже на следующий вечер. Миновали недолгие южные сумерки, но спать ещё совершенно не хотелось. Мы посидели-пообнимались, а потом Ленка предложила: «А пошли к маме. Если она спать не хочет, посидим, чаю попьём». Мы уже практически вплотную подошли к маминой палатке, когда из неё послышался характерный стон. Мы замерли. Стон повторился громче. Мы глянули друг на друга, и одновременно попятились, стараясь не производить шума.
— Ну наконец-то! — довольно сказала Ленка, когда мы достаточно отошли. — Завтра расспрошу её.
— Не вздумай, — встрепенулся я, — не надо её смущать.
— Это она тебя смущается, а нам, женщинам, друг перед другом смущаться нечего.
— Всё равно не надо, женщина.
— Кени, мы уж как-нибудь сами без тебя разберёмся.
Интендант отряда Тихон Злобин заглянул в штабную палатку, где сидел командир, просматривая бумаги. Командир поднял глаза: