Выбрать главу

Глаша неприметно вздохнула: счастливые люди не ищут счастья, оно само находит их. А Глашино счастье прошло где-то кружными путями, так и не сыскав ее. Молодость свою она почти совсем не помнит. Будто видела смутные сны, а проснулась — словно всегда была такой, всегда в больнице работала. Одно только запомнилось, хоть и давно это было, еще при отце с матерью. Однажды на гулянке весь вечер с ней танцевал парень из соседней деревни и потом проводил до самого дома. А на другой день даже не подошел к ней, видно, ребята засмеяли: эх ты, мол, кроме Глаши, будто девчат нет!.. Она и сама знала, что некрасивая. Ее больше никто не провожал, а потом она и сама перестала ходить на вечеринки. Теперь об этом думать поздно, уже за тридцать, она примирилась с тем, что ее счастье ушло мимо нее другими путями-дорогами, и когда рядом с собой видит, как счастливы другие, ничуть не обижается, а наоборот, даже от души радуется… А вот акушерка Екатерина Алексеевна твердит ей свое. Она иногда приходит к Глаше просто так посидеть, чайку попить. Глашина квартирная хозяйка — тетя Люба — совсем не слышит, с ней не разговоришься, к соседям Глаша не ходит, потому всегда бывает рада, когда «на чаек» забегает Екатерина Алексеевна. Старая акушерка в этих местах давно, в районе, может, половину, а то и больше людей первая в свои руки принимала… Теперь глаза у нее ослабли, жалуется, что работать стало трудно. Выписали рецепт на очки, да здесь нет таких стекол, говорят, в Москве их надо заказывать. И вот как узнает Екатерина Алексеевна, что кто-то из Атабаева собирается в Москву, обязательно придет с рецептом и скажет робко:

— Надо бы мне в Москву очки заказать… Говорят, там всякие стекла есть. Да только, чай, вы и без того сильно будете заняты? В Москве люди спешат всегда…

И не понять — то ли просит очки привезти, то ли сама отговаривает. А рецепт теперь уже совсем истерся, порвался на сгибе. Люди же, хоть и не так часто, все-таки ездят в Москву, да, видно, всегда сильно торопятся, и все забывают про очки старой акушерке…

Так вот, когда к Глаше приходит Екатерина Алексеевна, они втроем с тетей Любой садятся пить чай. Тетя Люба, по глухоте своей, в разговоры не вступает, молча пьет вприкуску. А Екатерина Алексеевна хитро поглядывает на Глашу поверх блюдечка, подмигивает ей заговорщически:

— А первенца-то, Глаша, жди девочку. Уж поверь мне, старухе, знаю.

При этом Глаша сильно смущается, с упреком глядит на Екатерину Алексеевну: ну, зачем? Знает же, что об этом Глаше думать поздно. Мало ли девушек молодых, красивых? Но Екатерина Алексеевна не унимается:

— Девочка, девочка, это уж точно!

…Рука Глаши застыла в воздухе с зажатой склянкой: показалось, будто кто-то позвал ее из палаты. За долгие годы в больнице она, даже будучи занятой чем-то другим, привыкла улавливать даже самый тихий шепот в палатах. Без стука поставив баночку на столик, она неслышными шагами направилась по коридору к той палате, откуда, как ей показалось, позвали ее. Приоткрыв высокую дверь, она просунула голову и внимательно оглядела все койки. Свет в палате был потушен, но в неярком свете луны она различала все предметы. Больные тихо спали под одеялами. Но вот на койке рядом с печью кто-то зашевелился, приподнял голову, свистящим шепотом позвал:

— Сестра-а…

Глаша белой тенью двинулась к нему, близко наклонившись к изголовью, также шепотом спросила:

— Что-нибудь нужно?

— Подушечку бы, сестра? А это ты, Глаша? В головах низко, шею отлежал. Ты бы принесла мне еще одну подушечку, Глашенька…

— Сейчас, Иван Василич.

Глаша на цыпочках вышла и так же бесшумно вернулась с подушкой, ловко просунула под голову больного.

— Теперь легче?

— Спасибо, Глаша… Невмоготу стало. Никак не идет сон, что ты с ним поделаешь.

— Рука-то не беспокоит? А ты постарайся уснуть, Иван Василич, чего зря себя мучать… Может, еще чего принести?

— Спасибо, Глаша, теперь хорошо, может, и в самом деле усну. Ох, Глашенька, до утра-то долго еще нам ждать…

Глаша осторожно прикрыла за собой дверь, снова принялась за свою работу возле столика. Мысли ее теперь были заняты Иваном Васильевичем: жалко человека, не повезло ему. Как-то раз он поделился с Глашей, рассказал, что работает трактористом, весной похоронил жену — та померла от рака. Не успел привыкнуть к тишине в осиротевшем доме, как самого свалила желтуха. Думал, ненадолго в больницу, а уже третья неделя на исходе: такой уж установлен порядок, раньше чем через сорок дней с желтухой не отпускают. Хороший человек Иван Василич, Глаше его очень жалко: шутка сказать, двое ребятишек при нем остались сиротами.