В бессонные ночи, в минуты глухого отчаяния, доктор Соснов мучительно сожалел, что спас Иллариона Матвеева из-под колчаковских пуль. Невыносимая тоска глодала его, он стал еще более молчаливым и замкнутым, чем прежде. Со временем боль заглохла, но он знал, чувствовал: она прошла не окончательно, лишь затаилась в самом дальнем уголке.
Не думал, не гадал доктор Соснов, что ему еще раз доведется встретиться с Илларионом Матвеевым. Но вот он сам заявился в Атабаево, больной, беспомощный, отвергнутый семьей и людьми. Дни его, возможно, уже сочтены — у бывшего следователя очень запущенная киста желудка. В его годы это почти приговор. А он ждет, чтобы доктор Соснов излечил и продлил его дни. О том, что было в прошлом, он молчит, словно и не было ничего такого. Неужели это был лишь сон, кошмарный сон в глухую, душную полночь? Но память, память — она отказывается забыть! Соснов каким-то чудом избежал участи многих, участи Кузьмы Прохорова, но разве от этого боль становится меньше? Никакой хирургической операцией невозможно вырезать и удалить тот кусочек сердца, где затаилась эта боль! Ну что ж, теперь доктор Соснов мог бы сполна рассчитаться с Илларионом Матвеевым; тот человек, по чьей вине он провел столько тоскливых, бессонных ночей, сейчас находится поблизости от него, в изоляторе во дворе Атабаевской больницы, лежит беззащитный, лишенный власти, силы и здоровья, снедаемый тяжелым недугом и страхом смерти. И снова, как давным-давно, сорок лет назад, когда молодой Матвеев истекал кровью в далекой Сибири, сраженный белогвардейской пулей, сегодня жизнь его зависела от воли старого доктора. От Соснова-человека, от Соснова-врача…
В доме было очень тихо. Но вот из рук Полины Ивановны снова выскользнула вязальная спица, тоненько зазвенела, ударившись о ножку стола. Полина Ивановна виновато и настороженно оглянулась в сторону дивана. Не открывая глаз, Алексей Петрович негромко, с расстановкой спросил:
— Поленька, ты не спишь?
— Рано еще ложиться, Алеша. Только восемь часов.
— А, да, да, в самом деле. А мне показалось, что уже поздно.
Алексей Петрович, по своему обыкновению, поздно возвращался из больницы и ложился спать не раньше чем прослушав последние известия по радио. Сегодня он из больницы пришел непривычно рано, так же рано лег, и потому привычный сон не шел к нему.
…Летчик выбросился с парашютом из горящего самолета. Приземлился он неудачно — сломал ногу. Его подобрали, и потом летчик долго лежал в госпитале. Лечила его молодая и очень миловидная девушка-врач. Когда летчику стало хуже, она дала для переливания свою кровь. После этого он стал поправляться. Однажды они остались в палате вдвоем. Он взял ее руку в свою, долго всматривался в ее лицо, а потом…
Фаина неотрывно смотрела на экран. Смотреть ей мешала голова сидящего впереди человека, и Фаина подалась вбок, вытянула шею и замерла: так увлекла ее судьба людей, которые говорили и двигались там, на экране. В темноте слышались прерывистые глубокие вздохи пожилых женщин: в дни, когда провожали на войну своих мужей или братьев, они были так же молоды, как эта девушка-врач с экрана. Фильм нравился и трогал за живое. Давно в Атабаево не привозили такую хорошую, переживательную картину. А то приходят люди в клуб смотреть кино и сидят, зевают: смотреть не на что. Вроде бы и наш фильм, и разговаривают по-русски, а на наших мало похожи: по-смешному наряжены, напропалую накрашены, решают пустячные дела, людям в зале все наперед известно, чем кончится, а на экране без конца манерничают, вроде бы переживают. Показывают деревенскую жизнь, а сходного почти ничего нет, незнающий человек посмотрит и подумает, будто и в Атабаеве такие люди проживают. Нет, атабаевцы не любят смотреть такие фильмы, лучше пусть их совсем не завозят, отделу кинофикации одни сплошные убытки, киномеханики зря крутят свои аппараты.
А эта картина всем пришлась по душе, и война очень правильно показана, фронтовики после такого кино не ругаются, молча расходятся по своим домам. А мальчишки, которым не хватило мест на скамейках, расположились прямо на полу перед самым экраном и, задрав головы, переживают, втихую подталкивают друг дружку локтями: шутка ли — такая картина про войну!
…Раненый летчик признался девушке-врачу в своей любви. Оказалось, что она тоже полюбила его. Но однажды совершенно случайно она заметила у него в раскрытой книге фотографию другой девушки…
— Фаина Ивановна! — кто-то позвал тихим, но настойчивым шепотом. Пригнувшись, чтобы не мешать людям смотреть, в проходе между скамейками стояла билетерша. Это она звала шепотом: — Фаина Ивановна, за вами приехали, вызывают. Идите, ждут там…