Десятилетнюю Римму в больницу доставил отец. Девочка дня за два до этого стала хныкать, жаловаться, что «жгет в животике», но мать успокоила ее, что к утру все пройдет, пусть только она не плачет. Но к утру Римме не стало легче, она продолжала несмело плакать: «Ой, мама, животик ножичком режет…» Тогда мать направилась за пять километров к участковому фельдшеру, тот по какому-то случаю оказался крепко навеселе, к больной не поехал, а дал каких-то порошков от желудка и наказал ставить грелки, то есть бутылку с горячей водой. Вернувшись вечером с работы, отец застал жену в слезах: «Риммочке совсем плохо, лица на ней вовсе нет. Беги на конный, запряги лошадь, в Атабаево ее надо свозить. Неровен час, потеряем дочь…»
Когда выехали, уже темнело. В больницу добрались далеко за полночь: шутка сказать, пятнадцать километров, ехали шагом, считали каждую рытвинку на дороге. Отец не пожалел соломы, Римме было мягко, но она всю дорогу не переставала жалобно стонать под стареньким одеялом. Наконец, под колесами застучал бревенчатый настил моста через Атабайку, затем телегу несколько раз тряхнуло на сосновых корневищах, выступающих из земли, в лицо пахнуло прохладой и запахом хвои; телега остановилась. Отец сказал Римме, чтобы она подождала, сам исчез куда-то в темноту. Пробыл он недолго, вскоре вернулся с незнакомой женщиной. Вдвоем с ней они подняли Римму, осторожно ступая, внесли в комнату, где под потолком ослепительно горела электрическая лампочка. Тут же подошла еще одна женщина, не вынимая рук из карманов халата, она с минуту внимательно смотрела на Римму, коротко спросила:
— Откуда привезли?
Отец Риммы назвал свою деревню. Тогда женщина в халате очень рассердилась и принялась отчитывать Римминого отца.
— Господи, какой народ! До последней минуты держат своих больных дома, а когда окончательно приспичит, везут сюда! Вам что, дня не хватило, чтобы засветло доставить девочку?
Риммин отец начал было объяснять, как обстояло дело, но сердитая женщина не стала его слушать, села за столик и принялась что-то писать. Кончив писать, она снова подошла к лежавшей на диване Римме и спросила, стараясь придать голосу ласковость:
— Ну, девочка, где у тебя болит? Как тебя звать?
— Римма… Животик болит.
— А где болит? Здесь? Или вот здесь?
— Животик болит… — еле слышно прошептала Римма, стараясь не плакать.
Врач принялась ощупывать грудь, живот, ноги девочки, при каждом ее прикосновении девочка вздрагивала то ли от боли, то ли от испуга. Не выдержав, она тихонечко вскрикнула, слабым движением оттолкнула руку своей мучительницы.
— Ну, ну, Риммочка, разве это больно? Ты ведь теперь не маленькая, папа сказал, что перешла в третий класс. Глаша, подай термометр! — обернулась она к женщине, которая помогала ввести Римму сюда. Та осторожно сунула Римме под мышку холодный градусник, но руки у ней были мягкие и теплые, точно как у Римминой матери. Через некоторое время врач сняла градусник, поднесла близко к глазам и снова принялась что-то записывать в большую книгу. Риммин отец возле двери переминался с ноги на ногу, за все время он так и не присел, хотя табуретка стояла рядом. Кашлянув в кулак, несмело спросил:
— Можно узнать… что у нее такое?
Врач все еще писала, она даже не повернула головы.
— Ничего опасного. И не мешайте работать.
Затем женщина с теплыми, как у Римминой матери, руками снова очень бережно подняла Римму и понесла вдоль длинного коридора. В маленькой комнатке она уложила девочку в кровать, сменила на ней платьице, дав взамен смешную длинную рубашку.
— Вот это будет твоя комнатка, Риммочка. Нравится тебе?
— Да, нравится, — впервые улыбнулась Римма этой женщине с теплыми руками.
— Вот и хорошо. Ты теперь полежи, отдохни, не бойся, я буду с тобой. Отец тебя тоже подождет. Вот проглоти эту таблеточку, запей водичкой… Не горькая, правда? А мы послушным девочкам горьких лекарств не даем. Ну, отдыхай, полежи. Завтра к тебе придут врачи, они быстро вылечат тебя. Врачи у нас все хорошие, добрые. Ладно, Риммочка?
— Ладно, — прошептала Римма, снова слабо улыбнувшись этой ласковой женщине. Боль утихла, ей и в самом деле теперь было хорошо в этой чистой, светлой комнатке, где все, все белое. Засыпая, она подумала: «Вот приехала в больницу и сразу стала выздоравливать. А завтра меня совсем, совсем вылечат, и мы с отцом поедем домой. Мне здесь долго лежать нельзя, мама будет скучать…»
Утром, когда в палату к Римме вошли Фаина и Георгий Ильич, она уже не спала. Не успели врачи заговорить с ней, как в палату вошел еще один. Он шумно дышал и ходил, опираясь на палку. Римма подумала, что этот старик с палкой очень похож на учителя Ивана Алексеевича, который учит их в школе. Иван Алексеевич такой добрый, хоть и ходит с палкой. Должно быть, этот врач тоже добрый.