Выбрать главу

…Медленно подступали сумерки, по углам комнаты неслышно рассаживались вечерние тени. На фотографиях, пришпиленных к стене кнопочками, все лица расплылись, слились в одно большое белесое пятно. Там, в самом центре, красуется большая фотография, наклеенная на картон: память о двадцать восьмом выпуске лечебного факультета медицинского института. Восемьдесят два овала, восемьдесят два новоиспеченных врача. Приглашенный специально для этого фотограф собрал у всех карточки, переснял их в овальчики и разместил, как ему вздумалось. Фаина выглядывала из своего окошечка-овала по соседству с девушкой, у которой волосы на голове возвышались причудливой башенкой, занимая всю верхнюю половину снимка. За шесть лет учебы в институте Фаина и эта девушка вряд ли перекинулись между собой двумя словами. Теперь, глядя на эту большую фотографию, можно подумать, будто Фаина и эта девушка с пышной прической были неразлучными подругами из всего двадцать восьмого выпуска, никто не скажет, что это просто случайность, по незнанию совершенная фотографом из городского ателье.

Ночь подкралась незаметно, заняв место вечерних сумерек. Надо бы зажечь лампу, но Фаине было лень встать: теперь она лежала раздетая, сжавшись под теплым одеялом, ей очень не хотелось расставаться с этим теплом. В такие вечера порой становится скучно: выросла в деревне, а пожила в городе шесть лет, и уже не то…

С грустью подумалось: «Где же вы теперь, мои сокурсницы? Хоть бы откликнулся кто, написал письмо…» В институте у нее было несколько подруг — таких же, как она сама, девчонок из деревни. А от ребят, даже со своего курса, она держалась в стороне, всегда была настороже. Может быть, сделали свое дело просительные наставления матери: «Уж ты, доченька, перво-наперво старайся в учебе, а остальное само придет. Замуж-то завсегда успеешь, а дети пойдут — какая учеба? Успеется с этим, не ты первая, не будешь и последней. Головой своей подумай…» Она и думала головой: аккуратно посещала все лекции, за неделю исписывала толстую общую тетрадь, отказывалась от вечеринок, редко бывала в кино. Со стороны посмотреть — вроде бы нелюдимка, невидная, и все-таки на пятом курсе ее заприметил парень из параллельной группы, зачастил в их комнату в общежитии. Фаине он нравился: был скромный, вежливый с девушками, ничего такого себе не позволял. Как только он появлялся в комнате, остальные девчата, о чем-то пошептавшись между собой, незаметно исчезали. А парень подолгу, часами сидел за столиком, о чем-то рассказывал Фаине, а она думала о своем… Смешные все-таки эти парни: думают, что девушка первая кинется им на шею. Конечно, встречаются среди девчат и такие, что сами нарочно завлекают и чуть ли не командуют, но все равно таких мало! Фаина ждала: он сделает первый шаг, первым скажет какое-то заветное слово… Но парень почему-то все не решался, время шло, на последнем курсе их послали на практику в разные места, а вернувшись в институт, Фаина узнала, что тот знакомый студент умер в районной больнице от острого воспаления легких: дело было весной, его вызвали к больному в отдаленный сельсовет, а он, вроде бы такой несмелый, кинулся по льдинам прыгать через реку, искупался в ледяной купели. Фаина почему-то до сих пор чувствовала в себе неясную вину за эту нелепую смерть: наверное, ей надо было быть поласковее с ним… Потом все они, девочки из одной комнаты, по распределению угодили в разные места, а одна даже в Якутию поехала. Вначале они переписывались, девушка из Якутии прислала ей интересную фотографию — сидит верхом на олене, вся закутана, ну прямо торба торбой! Но со временем письма стали приходить все реже и реже, пока их не стало совсем. Фаина знала: бывшие подружки по комнате одна по одной обзавелись семьями, а уж тогда, известное дело, не до институтских подруг: наваливаются свои заботы…

Теперь у Фаины в Атабаеве свои знакомые, кое с кем успела и подружиться. Конечно, в первую очередь — Тома. Под одной крышей, из одного горшка — ничего, сжились, теперь вроде как сестры. Правда, характерец у Томки — «неуступайка-непромолчайка». Обо всем судит-рядит без околичностей, сказала — что отрезала. Фаина как-то сказала ей напрямик: «Тебе бы, Томка, мужчиной родиться, с твоим-то характером!» А та тут же нашлась: «Хо, была нужда! Подумаешь, мужчины! Воображают из себя не знаю кого, будто они одни и есть на свете!» — «Ой, Томка, выйдешь замуж — отольются тебе свои слова, вот увидишь». — «А кто тебе сказал, что я выйду замуж? Жива буду — одна проживу…» Сказала, а сама тут же начала о другом, сменила пластинку.

А работа у Томки, как заметила Фаина, просто неимоверно сложная. Даже не подумаешь, что учителям приходится так трудно. Самой Фаине всегда казалось, что ничего хитрого в этом нет: не спеша себе идут в школу, лишь бы успеть к девяти часам, отбарабанят пять-шесть уроков, а там снова сами себе голова. Когда ни встретишь их, всегда чистенько одеты, будто только и дел у них, что прохаживаться по селу. Ну, чем не жизнь!