В какой-то момент Фаина подумала, что вот сейчас Георгий Ильич начнет читать стихи. Но он продолжал говорить что-то другое, слова его долетали до нее будто издалека, она с трудом силилась понять их. Проведя языком по пересохшим губам, подавила закипавшие слезы, сдавленно проговорила:
— Я понимаю, я все понимаю… Да, здесь поблизости есть деревня, я тоже заметила, когда ехали… Она осталась там, влево от дороги…
— Но ты тоже пойдешь со мной?
— Нет, я подожду… Мне совсем не холодно…
— Фаина, прошу тебя! Ты заболеешь, свалишься… Больной подождет, мы приедем к нему завтра, даю тебе честное слово!
— Нет, нет, Георгий, я подожду. А ты иди… Ты в одних ботиночках…
— Глупое упрямство! — раздраженно бросил Георгий Ильич и плотнее завернулся в пальто. Некоторое время он сидел молча, часто затягивался папироской. Докурив, резко швырнул окурок через окошечко. Еле заметная огненная точка описала дугу и, упав на мокрую землю, тотчас погасла.
— Так! Ну что ж, умного судьба ведет, а упрямого тащит… Я предпочитаю идти.
Георгий Ильич выбрался из машины, постоял с минуту, переминаясь с ноги на ногу. Видимо, его еще что-то удерживало.
— Фаина, ты остаешься?
Не дождавшись ответа, он круто повернулся и пошел. Зачавкала грязь под ногами человека, затем шаги растворились в шуме дождя.
Фаина не могла сказать, сколько времени она просидела в машине. Часы на руке шли, но в темноте стрелки не различались. Казалось, прошла уже целая вечность с тех пор, как ушел Георгий Ильич. Второпях собравшись в дорогу, она забыла надеть теплые шерстяные носки, теперь пальцы ног в резиновых ботах совсем онемели. Но Фаина, не шевелясь, сидела в углу кабины, ощущение у нее было такое, словно боялась сдвинуться с места и сломать что-то слабенькое, хрупкое. Наверное, ей стало бы легче, если б заплакала, но слез не было. Не находя выхода, в голове метались два слова: «Какой он… какой он…» А какой — этого она не знала сама.
Вероятно, было уже около полуночи, когда она услышала далекий шум трактора. Через четверть часа он был уже совсем близко. И вдруг из-за черного гребня горы вынырнули две ослепительно сверкающие фары. Трактор вплотную приблизился к машине, свирепо рыча, ловко развернулся, тракторист накинул на аварийный крюк «газика» витой проволочный трос. Сбоку из темноты вырос Заки, просунув голову в кабину, сквозь грохот тракторного мотора прокричал:
— Живы здесь? Трактор с поля сняли, прямо с борозды! Теперь доедем, он нас шутя вытянет! А где Георгий Ильич?
Фаина слабо махнула рукой:
— Он ушел. В одних ботиночках, замерз… Заки, давайте, побыстрее!
— Куда ушел? — удивился Заки и тут же догадался: — А-а, понятно, в Тургайский починок. Не дождался, выходит? Ладно, как-нибудь. Поехали!
Он пронзительно свистнул трактористу, вцепился в руль своей машины. При свете фар было видно, как медленно натянулся трос, затем машина дрогнула и пошла. Гусеничный трактор как ни в чем не бывало вытянул злополучный «газик» на дорогу, дотащил до самого гребня и тут остановился. Тракторист отцепил трос, закинул его в свою кабину, затем вернулся к машине, заглянул внутрь.
— Случайно, спиртик не имеется? Эхма, как же так: врачи, и без спирта? А мне бы он сейчас в самый раз: ночка какая-то невеселая выдалась, пока загончик свой допашу, вконец могу замерзнуть. Пашу зябь — весь озяб, ха-ха… Что ж поделаешь, раз нет, значит, и суда на вас нет. Прощевайте! До Тургая теперь своим ходом доберетесь — тут дорога под уклон. Бригадир наш тракторный болен, к нему, должно быть, вызвали. Ну, пока…
Через полчаса они были в Тургае, но пришлось порядочно поплутать по улицам, пока отыскали дом, в котором лежал больной. Электрический свет в Тургае давали только до двенадцати ночи, Фаине пришлось осматривать больного при керосиновой лампе. Она сказала хозяйке, чтоб вскипятила воду, сама села на широкую-лавку, запрокинула голову, теплый туман окутал ее, не заметила, как задремала. Вздрогнула от близкого шепота:
— Доктор, вода готова…
У бригадира трактористов оказалось обострение язвенной болезни, его надо было везти в Атабаево на койку. Фаина сделала ему укол и сказала, чтоб больного завтра днем отвезли в больницу. Ей очень хотелось есть, даже слегка поташнивало, но попросить у хозяйки постеснялась, а та, видно, подумала, что она не станет есть простую еду: все-таки врач, поди, побрезгует, они там кушают свое…