Все врачи в белых халатах, а на голове у них смешные круглые шапочки, точь-в-точь как у ребят из пионерского лагеря.
Старый врач с палкой грузно придвинулся к Римминой койке и опустился на стул.
— Ну, как нас звать? Римма? Ого, у тебя очень красивое имя.
Не переставая расспрашивать, он пухлыми пальцами осторожно ощупывал девочку, внимательно вглядываясь в ее глаза:
— Здесь больно? А здесь больно? Так, так. А теперь давай послушаем, где это у тебя спряталась хворь. Ну-ка, Римма, глубже вздохни. Еще глубже… Хорошо… Еще разик. Ну, ну, вот и молодец! Ну, ладно… Теперь посмотрите вы, Георгий Ильич. И вы, Фаина Ивановна.
По очереди осмотрев и выслушав Римму, они о чем-то заговорили между собой. Но говорили они на каком-то непонятном языке, и Римма ничего не поняла. «Наверно, по-немецки, — подумала она. — Вон, братик Витя учится уже в пятом классе и тоже знает много слов по-немецки. Вырасту, как Витя, и тоже буду разговаривать по-ихнему…»
Потом все трое вышли из палаты. Римма слышала, как за дверью старый доктор с палкой сказал кому-то: «Глашенька, продолжайте давать девочке таблетки… Грелку? Ни в коем случае!»
Вскоре снова появилась та женщина с теплыми руками, принесла лекарства. Таблетки были маленькие, желтенькие, словно кукольные пуговички. И лежали они двумя рядами на прозрачной хрустящей бумаге.
— Риммочка, выпей, доченька, лекарство. Скоро поправишься, видела, какие у нас врачи хорошие? Поедешь домой, снова станешь играть с подружками. Только ты не бойся, лежи тихонечко, ладно?
— А я нисколечко не боюсь. И старика с палкой не боюсь. Нам в школе ставили уколы, девочки некоторые плакали, а я даже нисколечко…
Облизнув языком сухие, горячие губы, Римма через силу улыбнулась этой ласковой тетеньке с такими теплыми, точно у мамы, руками.
Врачебная комната-ординаторская была чересчур мала, троим не повернуться. Ничего лишнего, вещи расставлены впритык: возле стены диван, столик, а напротив — платяной шкаф, где висят чистые, отглаженные халаты и шапочки, и еще стоит узкая кровать, на которой, если выпадали спокойные час или полчаса, отдыхали ночные дежурные.
Врачи после осмотра девочки направились сюда. Соснов сел за столик, Фаина и Георгий Ильич примостились на диване.
— Ну-с, что вы скажете? — оборвал молчание главный врач. — Начнем, хотя бы, с вас, Фаина Ивановна. Выкладывайте свои соображения.
Фаина, словно застигнутая за посторонним занятием школьница, покраснела, принялась нервно крутить пуговицу халата — Алексей Петрович, я пока… не решила. Преображенская поставила девочке первичный диагноз: аппендицит…
— Т-а-ак. Дальше?
— Я… по-моему, у девочки для аппендицита… не характерно.
— Почему вы так думаете?
Фаина окончательно смешалась, строгий тон главного врача сбивал ее с мыслей. Ожидая поддержки, она почти с мольбой посмотрела на сидевшего рядом Георгия Ильича, но тот с поразительно безучастным видом курил папироску, стряхивая пепел в горшок с фикусом.
— Почему вы так думаете, Фаина Ивановна? — повторил свой вопрос Соснов.
— Видите ли… дело в том, что если бы у девочки был аппендицит, то… в этом случае боли не прекращались бы, то есть… Одним словом, здесь боли периодические. Кроме того, при пальпации не ощущается типичных признаков острого аппендицита. Температурная карта также не указывает на это. А еще… нас учили, то есть я не встречала, чтобы при аппендиците у больного наблюдалась рвота. Девочку в дороге несколько раз рвало, это мне сообщил ее отец. Поэтому я думаю, что у девочки инвагинация кишечника…
Фаина замолчала и внутренне похолодела. Дернуло же ее сунуться со своими догадками, будто кто тянул за язык! Ну, конечно же, Соснов и Георгий Ильич подумали о ней, что вот нынешняя молодежь: пять минут, как врач, а уже свое суждение имеет, к тому же других поучает. Соснов, тот, конечно, думает, что за все тридцать с лишним лет работы у него в Атабаевской больнице еще не бывало вот таких самоуверенных девчонок!
Но лицо главного врача продолжало оставаться непроницаемым, он молча сутулился за столом. Наконец, с каким-то интересом посмотрел на Фаину, словно видел ее впервые, и перевел глаза на Световидова.
— Ну а вы, Георгий Ильич, какого мнения?
Световидов утопил окурок папиросы в горшке, скрестил тонкие, очень чувствительные пальцы, сжав ими правое колено. По его лицу невозможно было догадаться, к какому мнению пришел второй хирург. Лишь в уголке рта притаилась неприметная, скорее всего ироническая усмешка. Фаина была уверена, что вот сейчас Георгий Ильич точными и ясными доводами камня на камне не оставит от «ее мнения», и пуще прежнего принялась клясть и ругать себя за ребячью поспешность.