Было уже совсем светло, когда они из Тургая выехали в обратный путь. Дождь к утру перестал, дорога вся была залита водой, машина с ходу залетала в огромные лужи и расплескивала воду на обочины.
Заки всю дорогу молчал, только перед самым Атабаевом обернулся к Фаине и спросил:
— Как, по-вашему, поправится он?
— Кто? А-а, бригадир… Наверное. Если язва не слишком запущена. Если поверит в выздоровление, обязательно поправится.
— Ну да, — согласился Заки, — это так. Если что-нибудь такое задумаешь и сильно поверишь в свое дело, обязательно получается. Это завсегда так.
Заки довез Фаину до самых ворот дома. Забежав к себе, она даже не стала завтракать, хотя на кухне, на видном месте, красовалось Томкино кулинарное новшество: поджаренные в масле и залитые яичным белком ломтики черного хлеба. Кое-как раздевшись, Фаина повалилась в постель и тут же уснула, будто пересела из тряского «газика» на плавные воздушные качели.
Она видела сон: маленькой девчонкой она бегает по дождевым лужицам, из-под ее ног, словно кузнечики из травы, во все стороны разлетаются веселые брызги. Мать ловит ее, поднимает на руки, а она вырывается, снова скачет по лужам, и тысячи зелененьких кузнечиков так и летят во все стороны…
Проснулась она уже днем. Долго лежала в постели, не шевелясь, с открытыми глазами. Услышала, как Томка осторожно, на цыпочках подошла к дверям, затихла, прислушиваясь.
— Тома, заходи, я не сплю.
Та сразу вбежала к ней, всплеснула руками:
— Господи, Файка, и спишь же ты! Из пушки не разбудишь! А я тебя начисто потеряла, всю ночь не могла уснуть, за тебя переживала. Хорошо, догадалась позвонить в больницу, а потом заходил твой светлейший Георгий и все рассказал. Он вчера поздно ночью приехал, говорит, попросил проводить, его на грузовой машине доставили, ехал в кабине. Ты-то чего от него отстала?
— Он, Томочка, до Тургая не доехал… боялся простыть… Ой, Томка, должно быть, я такая несчастливая! Боюсь, так боюсь всего. Что-то со мной будет…
— Да ты что, в уме? С чего это ты вдруг?
— Просто так. Сон мне такой приснился…
Фаина встала, принялась одеваться перед зеркалом. Расчесывала волосы, и тут возле глаза заметила небольшую складочку. Подумала, что отлежала во сне, хотела разгладить пальцем, а складочка не разглаживается.
Алексею Петровичу с его сердцем, конечно, не следовало так сильно горячиться. Другой бы на его месте берег себя, а он на последней «линейке» прямо-таки разбушевался. Давно с ним такого не было.
В то утро каждому, кто переступал порог кабинета главного врача, тотчас бросалось в глаза: случилось что-то неприятное. Сам Алексей Петрович сидит за столом туча тучей, на вошедшего не смотрит, уткнул глаза куда-то в сторону. Все, кому следовало быть на «линейке», давно собрались, легкий, настороженный шепот летает по кабинету, а Соснов словно забыл о них. Молчит, постукивает пальцами по столешнице. Если бы не этот неслышный перестук, можно бы подумать, что главный врач дремлет после трудной операции.
Наконец, Соснов грузно шевельнулся, из-под нависших бровей оглядел людей. Взгляд его не обещал ничего доброго. Почти все, кто был в кабинете, оставались в недоумении: что же такое случилось? Казалось, ночь во всех корпусах больницы прошла спокойно, жалоб от больных не было. День как день, как тысячи многих других, но главный чем-то сильно расстроен. Впрочем, за последнее время он…
Соснов уперся взглядом в лицо Фаины, боднул головой:
— …Фаина Ивановна, расскажите, как вы съездили в Тургай. Расскажите все, как было, без художеств!
В голосе Соснова прорвалась нотка сдерживаемого гнева. На мгновение очки его сверкнули в сторону Георгия Ильича, сидевшего с каким-то напускным равнодушием. Однако внимательному глазу стало бы заметно, что это равнодушие Георгию Ильичу дается с большим трудом: уж слишком неестественно плотно сжаты его губы, а скрещенные пальцы рук побелели на сгибах.
Фаина поднялась, с растерянным видом оглянулась раз, другой, словно ища опоры, ухватилась за спинку стула.
— Ничего такого не было, Алексей Петрович. Правда, в дороге мы… задержались. Там такой тяжелый подъем оказался, машина стала буксовать… Но Заки откуда-то привел трактор, нас вытянули…
Соснов нетерпеливо шевельнул плечами, взмахом руки прервал рассказ Фаины.
— Все это мне известно. Вы расскажите все, как у вас там было. Понимаете, все!
Фаина совершенно смешалась, растерянно повернулась в сторону Георгия Ильича. Но Световидов в эту минуту был занят тщательным изучением замысловатого рисунка на крышке своего портсигара.