Ну, а шанежкам, как водится, соседом приходится пирог, очень желательно, чтобы он был рыбный. И как им повезло вчера, прямо уму непостижимо! Постучался к ним незнакомый мужчина: не нуждаетесь ли, говорит, в свежей рыбке? Снял тряпочку с корзинки, Фаина с Томой ахнули враз: вперемежку с серебристо-темными, красноперыми окунями лежали золотистые, толстогубые карпы. Прямо не верилось, что такое богатство само пришло к ним, словно по заказу! А незнакомый мужчина вытирает усы, посмеивается, мол, выбирайте, которые на вас смотрят. Выбрали пять штук самых лучших рыбин. Надо же, чтобы так повезло на самый праздник! На радостях Фаина откуда-то из потайных уголков своего платяного шкафа достала флакончик со спиртом (хранила на всякий непредвиденный, «пожарный» случай), развела наполовину водой, подала рыбаку в граненом стакане. Тот не заставил долго упрашивать себя, большими глотками вытянул обжигающую жидкость, знаками стал показывать на стол: дайте занюхать хлебца кусочек, да поскорее!..
Получая деньги за рыбу, усмехнулся:
— А вы, Фаина Ивановна, видать, не признали меня? Из Байгора я, в прошлом году целый месяц у вас на койке провалялся. Енцефалит был у меня. Камаев моя фамилия, Камаев Иван, может, помните?
Теперь Фаина вспомнила. Камаев заготавливал в лесу дрова на зиму, не заметил, как за воротник заполз клещ. На третий день под мышкой нащупал бугорок с горошину, позвал жену. Та прокаленной на огне спицей выковырнула разбухшее от крови брюшко клеща, а головка так и осталась в ранке. «До свадьбы дочери заживет!» — отшутился Иван, а через две недели его доставили в больницу, на человеке лица не было. Клещ оказался зараженным энцефалитом… Камаева положили в отдельную палату, Соснов поручил его Фаине. Сказать начистоту, Фаина порой переставала верить, что этот больной снова станет на ноги, — настолько он был тяжел. И все же Камаев выжил, можно сказать, воскрес из мертвых. Выписывался домой, а глаза на мокром месте: «Спасибо, Фаина Ивановна, не оставили детишек сиротами, пятеро их у меня, мал мала…» Усы вон отрастил, не узнала бы его Фаина, не признайся сам. Как-никак, целый год минул.
— На базаре с руками вырвали бы, а дай, думаю, схожу к доктору, ноги не износятся, авось заинтересуются. Рыбка, в особенности на праздник, она не лишняя, можно сказать, первейшее украшение застолья… Чего же вы мало выбрали, берите больше! Чай, двое вас, и гости придут…
— Спасибо, Камаев, нам достаточно. А остальную рыбу отнеси нашему главному врачу, тоже обрадуешь. Знаешь, где его квартира?
— Знаю, как же не знать? Соснова кто не знает, у нас в Байгоре сколько раз бывал. Схожу, схожу к Алексею Петровичу, порадую рыбкой, как же… Спасибо за угощеньице, бывайте здоровы!
Так «без труда вынули рыбку из пруда», чему Фаина была очень рада и втайне гордилась перед Томкой: вспомнил-таки человек, целый год прошел, а вспомнил!
— Значит, рыбный пирог будет? — загнула Фаина второй палец.
— Непременно! — решительно кивнула головой Томка.
Фаина продолжала считать и загибать пальцы: еще у них будет салат из помидоров, суп с курицей, отварная картошка с солеными рыжиками. Грибов у них нынче заготовлено пропасть, их уродилось столько, что хоть лопатой греби. Ого, Томка, будем выглядеть не хуже людей, даром что нас — ты да я, да мы с тобой! В запасе имеется и вино: в праздник люди заходят запросто — на то и праздники! Может, из больницы кто зайдет. Придет Георгий? Да, наверное. Фаине он пообещался. Он должен, обязательно должен прийти, как же без него праздник!
Дрова в печку уложили с вечера, чтоб хорошенько подсохли — на сырых небось шанежек не поешь. Дров им нынче завезли — прямо хоть завались: из больницы Фаине целую машину, и Томе такую же — из школы. Недели две по вечерам шоркали поперечной пилой, распилили толстенные двухметровые чурки. Томка охала, хваталась за поясницу, а когда все-таки распилили всю эту гору, расхрабрилась и первая предложила: «Будем колоть сами! Что мы, неженки какие, чтоб со стороны нанимать?» Соседские женщины судачили: денег жалеют, а мужики, проходя мимо, ухмылялись: во, дают девушки! До изнеможения бились над суковатыми, свилеватыми чурбаками, наконец, Томка сама же первая не вытерпела, махнула в сердцах рукой: «Ну их к черту, Файка! Хватит нам того, что есть, как-нибудь перезимуем». Нерасколотые чурки, чтоб не бросались в глаза, старательно упрятали под крыльцо, а на видном месте сложили такую поленницу — просто загляденье, скажи кто, что в этом доме нет мужчин!
Березовые, пополам с пихтовыми, дрова горят с веселой пальбой, жаром пышет чело печи. Вот уже прогорели пихтовые полешки, пора ставить кастрюльку с супом, раскатывать сочни для шанежек, растолочь сварившуюся картошку. И как раз вот в такой горячий момент обнаружилось, что кухня слишком мала и вообще двоим тут делать нечего, кто-то из них — явно лишний. Началось с того, что Фаина, вытягивая ухватом увесистый чугун с картошкой, сплеснула малую толику кипятка на раскаленный под печи. Зашипело, повалил пар.