— Спасибо, я сыт.
Замолчали, и вдруг за столом стало невесело, дохнуло зябким ветерком скуки, неопределенности. Разговор не завязался, если и вспыхивала искорка беседы, она тут же безнадежно гасла в холодном пепле. Фаину бросало то в жар, то в холод, она в отчаянии теребила в руках носовой платок: «Ну да, ему не нравится закуска… Может быть, Тома пересолила салат? Даже не попробует других кушаний… Ему неудобно перед мамой? Господи, но ведь она такая простая, не надо стесняться ее! Милый, ну что же ты…»
— Георгий Ильич, еще чарку? Нет, нет, вино слабое. Для вас, мужчин… Я очень прошу. Мы с мамой тоже понемножечку выпьем. Мама, давай я тебе чуточку налью, на донышко.
— Спасибо, доченька. Дай бог тебе здоровья, счастья…
День шел на убыль, начало смеркаться, от этого в комнатке, казалось, стало еще скучнее. Фаина, не зная чем занять гостя, предложила, наконец, нерешительно:
— Георгий Ильич, меня Алексей Петрович приглашал к себе. Просто так, посидеть с ними. Им, наверное, вдвоем в такой день невесело. Хотите, пойдем все вместе? Сосновы, я знаю, будут рады.
Георгий Ильич с хрипотцой рассмеялся:
— Ха-ха, Фаина Ивановна, с какой стати? Незваный гость хуже… желтухи! А потом, откровенно сказать, меня не прельщает идея развлекать скучающих стариков. Клоунада — это не для меня, увольте!
Резко отодвинувшись вместе со стулом, встал, выпрямился, сухо проговорил:
— Благодарю за столь роскошный стол. Извините, но я вспомнил, мне надо спешить по одному очень важному делу…
Набросив на плечи большой, черный мамин платок, Фаина вышла провожать гостя. Едва закрылась за ними дверь, как Георгий Ильич тут же в темноте привлек к себе Фаину, охваченный дрожью, жарко и нетерпеливо заговорил. Он почти касался ее губами, резкий запах коньячного перегара ударил ей в нос:
— Послушай, Фаина, мне надоел этот водевиль! Идем ко мне, прямо сейчас, ты мне очень нужна, понимаешь? К черту всех, надо уметь ценить и пользоваться своей молодостью! Фаина, ты пойдешь со мной?
Фаина сквозь платье ощущала, как весь напрягся Георгий Ильич, ожидая ее согласия. Он был уверен, что Фаина согласится, просто тянет для приличия. Фаина отвернула лицо, зашептала в темноту:
— Нет, Георгий, сегодня я не могу… Обещалась к Алексею Петровичу. А то подумают, что я посмеялась… И мама здесь, как же я оставлю ее одну? Нет, Георгий, сегодня не могу, прошу тебя, не сердись…
Когда до его разгоряченного сознания дошел смысл шепота девушки, Георгий Ильич вмиг отрезвел, отпустил плечи Фаины. В голосе его послышались злость и досада:
— Ну да, ты дала честное пионерское слово явиться на прием к главному врачу по случаю праздника! Разумеется, я не вправе помешать вам. Ну кто же я в сравнении с ним? Рядовой хирург, червяк, ха-ха…
— Георгий, зачем ты так! — с болью, отчаянием отозвалась Фаина. — Перестань, не говори так! Почему ты не хочешь хоть один раз сделать так, как хотелось бы мне? Ты не будешь лишним у Сосновых, поверь мне…
— О-о, гран мерси! Выходит, вчера уважаемый шеф влепил мне выговор, а сегодня я должен выражать верноподданнические чувства и целовать ему руки? Пардон, Фаина Ивановна, это не в моих правилах. Итак, счастливо погостить… Жаль, что ты не идешь со мной. Очень жаль…
Глубоко засунув руки в карманы плаща, Георгий Ильич не оглядываясь зашагал к калитке. Прижав руку к груди, Фаина молча проводила его глазами, и когда сухим выстрелом стукнула щеколда, она судорожно всхлипнула.
Васса Степановна оставалась сидеть за неубранным столом. Казалось, что дремала, но пальцы ее беспокойно двигались на коленях, будто сучили невидимую пряжу. Старая женщина думала о дочери. Слава богу, дочь устроена хорошо, это она увидела теперь своими глазами. И уважением среди людей пользуется — это она также почувствовала и услышала своими ушами. Как же было не радоваться ей, старой женщине, хорошей жизни родной дочери? Счастье детей прибавляет жизни родителям… Но мать уже теперь задумывалась о будущей жизни дочери. Как-то она у нее сложится в дальнейшем? Фаине не весь век оставаться одной. Вот друга себе подыскала. Хоть и старались оба не показывать вида, старая мать и без того все поняла. Видно, так тому и быть, от судьбы не уйдешь, дело у них молодое. Да и Фаина теперь не такая молоденькая, должна понимать, что к чему. Дай им, господи, счастья, если полюбились и друг другу по нраву пришлись. В Георгии Ильиче, правда, было что-то настораживающее, что-то не совсем по сердцу Вассе Степановне. И наружностью из себя видный, без изъяна, и разговоры ведет гладко, на слове не запнется, но все-таки… Глаза! Глаза у Георгия Ильича не умели быть веселыми, в них за целый вечер так и не растаяла какая-то ледяшка. Смотрит человек на тебя и будто отталкивает от себя, и нехорошо делается на душе от этих глаз… Ну да, Фаине лучше знать, чай видела, с кем дружбу заводила, коли нравятся друг дружке, пусть, дело-то молодое, скажешь слово, а оно выйдет не так: никому не нравится, когда старые да бывалые встревают между молодых. Им жить, им и знать… Фаина глазами так и висит на нем, а тот не больно-то обращается к ней, будто другие заботы одолевают его. И то сказать, работа у врачей нелегкая, беспокойная: люди, вон, с песнями ходят, веселятся в свое удовольствие, а врач сидит за столом, того и ждет, как бы сию минуту не позвали к больному…