Выбрать главу

— Во, соседушка, надуло нынче, видано ли где?

— Не говори, брат, навалило. Весной вся та штуковина побежит, кругом затопит.

— Это верно, зальет колодцы, погреба…

— Старики, слышь, годов полсотни не помнят такой зимы.

— Однако же, польза: к хлебному лету.

Мужики снова берутся за лопаты, нарезают большие кубики плотно улежавшегося снега, громоздят по обе стороны дорожки высокие завалы. Через десяток минут делают передышку, чтобы расстегнуть ватники — задал же работы этот буран! А еще через четверть часа ватники летят на груду сахарных кубиков — разопрели мужики. Надо бы перекурить, да косятся глазами один на другого, опасаются: сосед подумает, что ты работник никудышный, больно скоро выдохся. Но тут, слава богу, оба слышат торопливый скрип снега под чьими-то шагами и распрямляют спины в один и тот же момент.

— Здравствуйте, Фаина Ивановна!

— Доброго здоровьичка вам, доктор!

А доктор торопливо кивает им, бежит себе дальше. Мужики, обрадовавшись предлогу, решительно втыкают лопаты в снег и тянутся в карманы за куревом.

— Видал, как побежала? В больницу свою торопится… В газету про них прописали, слыхал?

— Ха, мало ли что пропишут в газете, а ты и верь всему! Прописал-то, может, такой человек, который в жизни по докторам не бегал. Такому што? Мели, Емеля…

— А доктор-то не по погоде разодета, пальтишко на рыбьем меху. Аль не в силах новое купить?

— Кто ее знает… Молодая, мороз ей нипочем!

— Сказывают люди, разбирается она в болезнях не хуже самого Алексея Петровича. Подход к людям имеет.

— Это верно, старательная, зря не обидит… И то сказать: не дают нонче нашему брату раньше времени на тот свет податься. В молодые годы, помню, дорога на кладбище и зимой, и летом держалась, что твой тракт. Возили покойничков часто… Прошлую зиму старушку одну хороняли, так не поверишь — еле дорогу пробили! И все потому, что редко туда ездят.

— По-научному стали действовать, в том-то и есть все дело! Слышно, подбираются к тому, чтобы разные там внутренние органы заменять, вроде как негодные части у машины. Чик ножичком — и на тебе, новая печенка, носи на здоровье. Одно слово — наука!

Забыв о деле, мужики незаметно все глубже и глубже втягиваются в рассуждения о науке. Народ сведущий, выписывают газеты, слушают радио, и каждому невтерпеж поразить собеседника самыми что ни на есть новейшими познаниями из области этой таинственной, всемогущей науки…

На повороте Садовой улицы с голубого щита под надписью «Кино» в упор на Фаину смотрели ярко раскрашенные молодой мужчина и красивая девушка. С первого взгляда на плакат будто толчком ударило Фаину под сердце: мужчина с гладко зализанной прической и заметным прищуром глаз был до боли похож на Георгия. Только волосы у этого очень черные, прямо как тушью нарисованы, а у Георгия они светлые, точно ленок. Из-за плеча мужчины выглядывает красивая девушка с высокой прической, подчерненными ресницами, кроваво-красные губы ее ухмылялись на прохожих: видите, мне так хорошо, я такая счастливая, красивая, а вы вечно куда-то спешите…

Глядя на этот плакат, Фаине даже расхотелось идти в кино, только жаль, билеты зря пропадут. Ну и пусть, все равно сегодня операция, придется ассистировать Соснову. Потом ей не особенно по душе, когда в кино показывают очень красивых, прямо-таки невероятно красивых людей, просто не верится, что в жизни есть такие. И жизнь у них складывается всегда очень красивая и легкая. Правда, чтобы заинтересовать людей, они поначалу ссорятся по пустякам, даже уезжают друг от друга куда-нибудь в тайгу, на стройку, но к концу фильма снова встречаются и целуются так, что становится неловко, на секунду закрываешь глаза. А в жизни многое устроено по-другому. Например, в той же больнице: сколько там всяких переживаний, слез, мучений. Не в больнице же передают их, а сами люди приходят туда со своими болезнями, переживаниями…

Или вот недавний случай с той статьей в газете. В кино, наверное, показали бы так: врач спас тяжелобольного человека, сделав прямо-таки чудо-операцию, за это ему приносят кучу цветов, все поздравляют, а он стоит на возвышении со строгим лицом и весь погружен в глубокие мысли. А Соснову вместо букетов вон что преподнесли… Удивительное дело: можно подумать, что Алексея Петровича статья в газете вовсе не затронула, как будто он остался к ней равнодушным. Правда, когда некоторые работники собрались писать письмо в редакцию, чтобы защитить и Соснова, и весь ни за что разруганный коллектив больницы, Алексей Петрович от кого-то разузнал об этом, вот тогда он страшно разгневался. Он даже поднял свою палку, словно собираясь кого-то ударить, сделался весь красный, закричал, как от сильной боли: «Не смейте писать! Я не нуждаюсь в адвокатах!..» Не верится, что он так просто примирился. А как поступил бы на его месте Георгий? Уж он-то, наверное, не дал бы так обидеть себя. У Алексея Петровича, видимо, не хватает самолюбия, если согласился с такой статьей в газете…