— Еще кетгут! Пульс? Давление?
Старшая сестра эхом:
— Пульс сорок, наполнение слабое… Давление минимальное…
Спустя некоторое время что-то с резким звоном ударилось в таз — это Соснов бросил туда окровавленный инструмент. Все. Операция закончена. Двое сестер умелыми движениями заматывают больного лентами бинта. Соснов принялся стаскивать с рук резиновые перчатки, но они липли к потным рукам, хирург ожесточенно отдирал окровавленную резину, грозя порвать ее. Ему снова помогла Глаша Неверова.
— Унесите больного в отдельную палату. Назначьте дежурного. Если понадобится, давайте кислород. Я буду здесь.
Только теперь Фаина почувствовала, как она устала. Взяв кусочек ваты, капнула нашатырного спирта, морщась от раздирающего запаха, сделала несколько вдохов. На время полегчало.
Соснов долго и старательно мыл руки под краном. Стоя спиной к Фаине, как бы между прочим, заметил:
— Фаина Ивановна, сегодня вы вели себя странно. На операции так нельзя, ведь вам это не впервые…
Фаина промолчала. Усталость и сонливость охватили ее, хотелось броситься навзничь и закрыть глаза. Да, да, сейчас она просушит руки полотенцем, сбросит операционный халат и уйдет в ординаторскую отдохнуть. Такая слабость во всем теле, похоже, она заболела…
В ординаторской было безлюдно. Она прилегла на диван, закрыла глаза и стала медленно, качаясь на волнах, мягко проваливаться в темноту. И вдруг во тьме вспыхнула яркая точечка, она приближалась, росла, затем в какое-то мгновение ослепила Фаину, оставив после себя простое и ясное: «Кружится голова — это не от вида крови. К этому я была привычна… У меня будет ребенок!» Тут же — другая мысль: о Георгии. Немедленно, сейчас же бежать, разыскать его! Как он воспримет это известие? Он обрадуется, приласкает ее и успокоит: ведь это же его ребенок! И снова мысль ее возвращалась к тому огромному, новому, неизведанному: у нее будет ребенок!..
Она даже не расслышала, как в ординаторскую зашел Георгий Ильич.
— Фаина…
Голос его заставил ее вздрогнуть, она быстро спустила ноги на пол, смущенная и радостная, подняла лицо к нему.
— Послушай, Фаина. У меня к тебе… давно назрел очень важный, очень нужный для нас обоих разговор. Понимаешь, по душам. По-моему, как раз сейчас наступило время для этого… Я думаю, что всякие неясности надо рано или поздно разрешить. Как говорится, после долгой болезни необходим кризис.
У него был приятный, ласковый и успокаивающий голос, он давно не разговаривал с ней так.
— Да, да, Георгий, говори, я слушаю…
Фаина ждала этой встречи, ждала и верила, что рано или поздно Георгий сам начнет этот разговор. Видимо, он пришел к ней именно за этим. Ему остается сказать ей всего лишь несколько слов. Наверное, сейчас он скажет так: «Фаина, дорогая, нам дальше так нельзя. Мы должны пожениться». А может, он скажет иначе, найдет другие слова? Он долго заставил ее ждать этой радостной, огромной минуты, она даже начала было уже испытывать тревожащее волнение, и все же всегда верила, что он придет к ней и первым заговорит об этом. Да, да, она не ошиблась в нем, он честен, прям и не перестанет любить ее. Да, она знает, о чем он скажет ей, она готова к этому разговору. Эта минута обязательно должна была наступить, и вот она пришла. Как все это хорошо и удачно: ведь ей тоже есть о чем сказать дорогому, любимому человеку! Я слушаю тебя, слушаю, а потом выслушай меня ты.
Георгий Ильич в глубоком волнении расхаживал по комнате, один из его ярко начищенных ботинок тоненько поскрипывал. Но вот он остановился перед ней, подбирая слова, негромко произнес:
— Фаина, я верю тебе. Не пойми меня превратно, выслушай внимательно…
Фаина машинально кивнула головой. А сердце забилось гулко, ощутимыми толчками. В жизни у каждого такие минуты случаются только один раз, и с этой минуты жизнь каждого из двоих круто меняет свое русло: двое начинают жить вместе, одной жизнью. Две петляющие реки сливаются, и воды их смешиваются. «Да, да, говори, милый, не смущайся, это должно было произойти. Ты мне скажешь очень большие, радостные слова. Я готова к ним. Но потом я тоже отплачу тебе не меньшей радостью, я сообщу тебе такое, что ты, наверное, бросишься меня целовать. Сюда могут войти люди, но теперь нам нечего стыдиться их, правда, милый?.. Знаешь, старая акушерка Екатерина Алексеевна давно в шутку предсказывала мне, что первый ребенок у меня обязательно будет мальчик. Она, наверное, не ошибается, она в этом понимает. Слышишь, я подарю тебе сына, он будет таким же красавцем, как его отец, и умом — тоже в него. Знаешь, я всегда смотрела на тебя как-то снизу, ты мне кажешься таким высоким, недосягаемым, и потому всегда на веру принимала каждое твое слово. Я вижу — ты умнее, гораздо умнее и выше, ты несравненно сильнее меня во всем. Вот почему я всегда смотрю на тебя снизу, и поэтому первенец будет твоим и во всем похожим на тебя… Я боюсь, мне делается немного страшно, но ради тебя готова выдержать все, все… Если бы ты знал, Георгий, как я сейчас счастлива! Милый мой Георгий…»