— Пойми меня правильно, дорогая… Я знаю, тебя это также волнует. Каждый видит, что наш уважаемый Алексей Петрович уже далеко не молод, как говорится, человек весьма почтенных лет… Разумеется, я не отрицаю, у Соснова среди персонала и населения имеется определенный вес. Гм… авторитет. Этого у него не отнимешь… Но характер нашего уважаемого главврача довольно-таки неуживчивый, мягко говоря… Ты в этом, наверное, лишний раз убедилась сегодня, когда он устроил здесь сцену. Да и во время операции. Эти вечные окрики, набившие оскомину нотации… У меня положение несколько особое — к несчастью, я тоже хирург, но как мирятся с этим другие! Как можешь молчать ты?
Фаина молчала, силясь понять слова Георгия Ильича. «О чем это он? Зачем Соснов? Наверное, он хочет извиниться перед ним. Но ведь Георгий не за этим пришел сюда! Он должен говорить ей другие слова, совсем о другом, о Соснове они успеют после. Разве сейчас это так важно?» У нее снова слегка закружилась голова, в висках тупо стучали крохотные деревянные молоточки. А, нет, нет, это Георгий Ильич нервно пощелкивает своими длинными, тонкими, как у музыкантов, пальцами, он почему-то все еще продолжает говорить о Соснове.
— …поверь: подобные ему люди рано или поздно становятся поперек пути молодым специалистам. Трагедия в том, что для Соснова прекратилось поступательное движение. Он застыл на уровне медицины тридцатых, от силы сороковых годов, да, да! Шагать в ногу с современной медициной у него уже нет ни сил, ни желания. Без сомнения, в свое время он здесь представлял собой определенную вершину, но теперь он стал тормозом, кажется, ясно?.. Чехов когда-то писал, что после сорока лет провинциальный врач никакой литературы, кроме «Медицинского вестника», уже не читает… Наш Соснов как раз под стать этому, боюсь, что даже нашу «Медицинскую газету» он теперь понимает с известным трудом. Соснов — человек без будущего, он окончательно и безнадежно законсервировался, засох. А засохшая вершина дерева, как известно, мешает нормальному развитию нижних ветвей, то бишь нам, молодым. Но ведь все мертвое, как известно, подлежит отсечению от живого!
Георгий Ильич широко взмахнул рукой в воздухе, точно в самом деле отрубая сухой, мертвый сук дерева. Фаина сквозь дрожащие на глазах слезы видела желтый лист березы, прилипший к подошве Георгия Ильича. Облизнув пересохшие губы и чувствуя, что вот-вот разревется, она прерывисто сказала:
— Георгий, зачем ты… об этом? Зачем так? Ты же… за другим пришел сюда, ну, скажи мне правду?
Георгий Ильич поморщился и снова принялся ходить взад-вперед по комнате. Фаина сидела с низко опущенной головой, она не видела самого Световидова, лишь черные, старательно начищенные его ботинки мелькали перед ее глазами, издавая сухой, тонкий скрип.
— Как раз об этом мне давно хотелось переговорить с тобой, Фаина… Алексею Петровичу настала пора задуматься об уходе. Ну да, он сделал свое дело. И теперь, как говорится, мавр может уйти. Он заслужил свою пенсию, даже двойную… Но самое неприятное в том, что никто не может запретить ему продолжать работать! В этом и вся беда!.. Надо понять, что теперь подросла новая молодежь, и ей надо дать дорогу. Да, да, уступить дорогу, посторониться! Иначе… могут смять. Такова жестокая жизнь, такова диалектика!.. Мне об этом говорить не совсем удобно, могут подумать, что я… Ну, мало ли что наплетут, у нас это могут! А вот ты, Фаина… как нейтральное лицо, не присоединившаяся покамест ни к одной из сторон, ты могла бы… Алексей Петрович поймет тебя, как надо, он тебе, по-моему, гм… вполне доверяет. Прошу тебя, дорогая, передай или подскажи Алексею Петровичу, что он…
У дверей послышалось негромкое покашливание. Георгий Ильич, точно его чем-то ударили, стремительно обернулся на голос. Там, в дверях, держась одной рукой за косяк, стоял Соснов. Рука его на фоне белой краски сразу бросилась в глаза: крупная и красная, словно с мороза. Лицо главного врача было серым, веки набухли, должно быть, ему смертельно хотелось спать. С трудом шевеля губами, он проговорил тихо, но внятно:
— Я помешал вашей беседе. Извините… Я шел сюда, чтобы сообщить вам: Матвеев останется жив, такие люди… не умирают долго. Он сейчас в сознании и рассказал мне все… и о той статье. Не пойму, почему вы, Световидов, решили действовать через подставных лиц? Впрочем, я всегда был уверен, что вы, Световидов, далеко не из храброго десятка. Вы трус, для чего пошли в хирургию и вообще — в медицину? Медицина любит добрых, но не робких! В медицине вы опасный человек, Световидов. И только ли в медицине? Я долго терпел вас, надеясь на лучшее. Но вижу, как непростительно ошибся! Да, всему свое время! Нам дальше не ужиться в одной больнице, Световидов…