Инга не могла похвастать каким-либо особым талантом. Дела в школе шли не самым лучшим образом. Учится ей было не интересно, потому как колледж ей не светил, и после выпускного, она пошла бы работать. Преподаватели тоже не горели желанием, передавать знания провинциальной молодежи. Видя тех, из кого хоть что-нибудь могло получиться, они концентрировались на них, забывая про весь остальной сброд и середняков, которые все равно бездельничали на уроках. Так что для учителей не существовало Инги Флеминг, и девушка отвечала тем же. Лишь однажды она пыталась подтянуться по единственному предмету, что ей нравился. Но седой учитель истории откровенно сказал ей:
— Зачем тебе дополнительные занятия? С твоей внешностью, ты наверняка станешь проституткой или стриптизершей, ничего другого таким как ты не светит. — так всякое желание учиться было похоронено.
Необычная красота единственное, что отличало девушку от других. И она же была причиной большинства проблем. Будучи намного привлекательней своих сверстниц, ее постоянно гнобили. Женский пол жестче мужчин, и конкуренция среди девочек, девушек и женщин, намного сильнее, чем у сильного пола. Инга терпела первое время, а потом более развитая физически, она стала таскать обидчиц за волосы и топить в унитазе. После пары таких показательных казней, от нее отвязались завистницы, но привязались родители этих стерв, учителя и комиссия по делам несовершеннолетних. Ей повезло, и судья назначил общественно-полезные работы, а не реальный срок. И местом отбывания наказания стал памятный молл в центре города. Там она и провела время до дня Z.
И теперь Инга думала неужели нужно было начаться апокалипсису, чтобы кто-то сказал, что она молодец, и что-то сделала правильно. Она не была бесполезна, как говорили в школе и дома. Брюнет не кричал на нее, не выгнал, не стал отбирать уже любимое оружие, и не назвал ее неумехой. Нет, он впервые в ее жизни похвалил девушку…
Допрос офицера Джонсона, а судя по нашивке с именем, его звали именно так, разъяснил ситуацию. Напавшие и вправду из национальной гвардии. Их отправили охранять тот самый лагерь в Кемп Хат. Видя, что порыв зараженных неизбежен их командир, полковник Хантер отдал приказ батальону уходить с позиций. По сути они оказались дезертирами, по факту к тому времени никто не отдавал распоряжений. Последнее полученное сообщение из штаба — удерживать позиции и ждать новых распоряжений. Все повторные попытки связаться с вышестоящим начальством, ни к чему не привели. Парни из развернутого рядом с ними пехотного батальона говорили, что объединенного командования уже не существует. И приказы шлет не Министр Обороны или президент, а чуть ли не губернатор штата. Такие новости не добавили боевого духа и решение комбата приняли на веру. То, что они бросали тысячи гражданских никого не волновало, то же самое делалось повсеместно, опять же из рассказов солдат из других подразделений.
Они встали лагерем в 15 милях к северу отсюда, рядом с какой-то фермой. Всего их около 300 человек. Прокормить такую ораву стоило многого, и они начали заниматься грабежом на дорогах. Этакие лихие люди поколения Z. Так было проще, нежели соваться в города где обитали зараженные. По словам Джонсона, у них уже нет и намека на армейскую дисциплину. Игнорирование приказов, злостные нарушения устава вроде отжимания у гражданских запасов провизии, изнасилования, и убийства морально разложили остатки 1 батальона 37 бригады национальной гвардии США. Сюда они прибыли с той же целью, что и раньше. Такие блокпосты стали устанавливать на всех дорогах между населенными пунктами, чтобы ловить выживших и отнимать их добро. На вопрос почему так мало людей взяли с собой, этот белобрысый ответил, что служащих не хватает, и для внушительности брали много техники с экипажем по одному два человека. Так люди более охотно складывали оружие видя иллюзии массовки.
От допроса отвлек Виктор, который сказал, что нужно мое присутствие. Подойдя к мексиканцу, я присвистнул. Последний в кого я стрелял, был все еще жив. Пуля прошла по щеке, рассекая кожу и ушла дальше. Сейчас этот полу-джокер с оголенными зубами с одной стороны лица, смотрел на нас глазами полными слез. Видимо больно бедняге. Из горла раздавались хрипы, но кричать раненый не мог. Я ничего не сказал, и просто показал Виктору два скрещенных пальца. Боец наркокартеля понял все правильно, и когда я пошел обратно к пленному, за спиной раздался всхлип, захлебывающегося своей кровью солдата. Видимо горло перерезал, пожалев патрон. Жестоко? Да жестоко. Но никто не знает, что бы они сделали с нами, если бы их взяла. Так что никаких угрызений совести. Лучше быть живым ублюдком, чем мертвым. Конечно лучше, вообще не быть ублюдком. Но сложно.