На беду Виталы, общежитие шестнадцатой фазанки, откуда его недавно выгнали и с которой он пообещал взять под свою защиту два десятка приезжих за половину стипендии, было как раз возле парка. И едва пройдя через огромные колонны ворот парка, он услышал слева от себя, там где были закрытые на замки качели «лодочки», какие-то движения и голоса, которые не оставляли сомнения в том, что там кого-то раздевают. Пройдя было мимо, не обращая внимания, он вдруг услышал оттуда своё имя. Кто-то за теми кустами отчётливо произнёс его имя не так, как оно звучит обычно, а именно с буквой а. Ему интересно стало, кто это, отбирая у кого-то кроссовки или что там, кто-то имел в виду, говоря «снимай, на х…й быстрей», использует его имя.
– Пойдём-ка, подойдём, – сказал он Гусю с Кравцом и свернул в кусты.
Темнеть ещё только начало, и едва выйдя на небольшую поляну, где были закрытые качели, он понял, кто тут произносил его имя. Напротив Кнопа, Варыча и ещё нескольких знакомых пацанов стояли Антон и ещё трое парней из тех, у кого он сегодня отполовинил стипендию. Увидев его, они несказанно обрадовались и сразу оживились.
– Виталь, мы говорим им, что к тебе приехали, они не верят, – показал на них пальцем Антон.
– Хули ты пальцем тычешь?! – рыкнул на него Варыч, и тот сразу опустил руку.
Витала с Гусём и Кравцом подошли и поздоровались со всеми.
– Эти тоже к тебе; что ли, приехали? – недоверчиво спросил Варыч.
– Ко мне, – ответил Витала и тут же резко посмотрел на него. – А почему тоже?
– Да потому, что мы уже отпустили сёдня одних, тех человек семь было, тоже сказали, что к тебе приехали, – вставил Кноп.
Витала посмотрел на Антона. Тот сразу встряхнулся и, подняв голову, ответил на немой вопрос.
– Здесь ещё Артём с Михой и пацанами где-то.
– Да, те тоже ко мне, – повернув голову на Варыча и остальных как-то недовольно произнёс Витала. Ещё недавно, уходя радостным и с полным карманом денег от училища, он думал, что как плохо, что училище такое маленькое и в нём было так мало приезжих. Так бы он заставил платить всех и разбогател бы ещё до армии. А сейчас он вдруг быстро посчитал, что, помимо той группы, что уже попалась Варычу с Кнопом, здесь наверняка где-то бродит ещё пара групп. И все будут говорить, что к нему приехали, ведь он пообещал, что их не тронут. Даже если они ещё не здесь, то к дискотеке точно подтянутся, услышав, сидя в общаге, манящую музыку с парка, и наверняка попадутся Варычу или ещё кому-нибудь.
– А-а, ну тогда ладно, – нехотя сказал Варыч, с сожалением глядя на новые кроссовки Антона, которые тот не осмеливался до сегодняшнего дня надеть даже в фазанку.
– Не, просто тут до х…я таких, нам как-то даже сказали, что к Натыкану с Картиной приехали, а они, на х…й, рядом стояли недалеко. Помнишь, Варыч? – спросил Кноп.
– Ну-у, – подтвердил Варыч. – Мы у них спрашиваем, Натыкан говорит, что ни разу их не видел.
– Да не, эти точно ко мне. И те первые тоже, – поняв их намёк сразу сказал Витала. А сам думал о том, что осмелевшие кресты с общаги теперь будут лазить по всему парку и по всему городу и везде говорить, что к нему приехали. Варыч и Кноп явно неохотно отпускали лёгкую добычу.
– Ну ладно тогда, чё, давайте, – хотел попрощаться Кноп и развернулся, но Витала его остановил:
– Чё, давайте курнём, – предложил он, чтобы сгладить их недовольное настроение от упущенной добычи. Они считались одной из самых блатных банд, и портить отношения с ними из-за крестов он не хотел-. Тем более что наверняка знал, что им попадутся где-нибудь и остальные с этой общаги…
– Да мы тока курнули, с Синельниково только приехали, – ответил Кноп.
– Пластику натёрли? У меня пластик, – продолжал предлагать Витала.
– Давай-давай курнём, – сразу оживился Варыч. – Какой там пластик, на х…й, в этом Синельниково? Так, о голякам прошлись…
Витала сразу сделал знак Антону, чтобы они шли дальше, и присел на корточки, доставая спичечный коробок с пластилином. Все тоже стали присаживаться на корточки, образуя круг.
– У тебя семок больше нету? – спросил Варыч у Кнопа.
– Неа, нету, – показал тот последние семечки на ладони.
При этих словах Витала вспомнил вкус недавно съеденного брикета сладкого риса. У него сразу заурчало в животе, и он сказал Гусю: