— Сидите, сидите! — и сам сел рядышком с батраком.
— Значит, крылья расправлять? — спросил он по-немецки. — А ведь верно говорит солдат, очень верно!
Чеботаев говорил с Лоренцем только на его языке.
— О, товарищ майор, — воскликнул старик. — Хороших слов и мы знаем немало. Вот, к примеру, у нас говорят: тот не кузнец, кто боится дыма. Часто я задумываюсь над этими словами и нахожу, что они правильные.
— Мудрые, — согласился майор. — Только произносить их следует несколько иначе: мы — кузнецы своего счастья и мы не боимся дыма битвы!..
Лоренц с минуту попыхивал трубочкой, раздумывая над тем, что сказал майор. Потом улыбнулся и промолвил взволнованно:
— Да, да! Все дело в том, чтобы так сказали все мы, чтобы каждый в душе своей почувствовал себя кузнецом, которому не страшны ни дым, ни огонь!..
В тот вечер майор и батрак толковали до самого отбоя.
Минул год. Теперь наш батальон находился в небольшом городке, недалеко от имения.
Я стоял на посту у штаба и не сразу узнал в пожилом австрийце, спрыгнувшем с подкатившей к дому повозки, Винцента Лоренца. Словно это явился совсем другой человек. Своей повидавшей виды куртке он дал отставку — теперь на нем был добротный парусиновый пиджак и светлая шляпа, хотя и не новая, но еще вполне приличная. А главное — он высоко держал голову, распрямил плечи и взгляд его стал смелым, уверенным.
— Гутен таг, товарищ! — приветствовал он меня и спросил, может ли повидаться с майором Чеботаевым.
Я вызвал дежурного по штабу, и тот проводил гостя к комбату.
Лоренц приехал не один. В повозке, боком ко мне, сидел молодой парень спортивного вида с нагловатым нахмуренным лицом. Сидел он как-то странно, не двигаясь, и искоса поглядывал в мою сторону. Я перебрал в памяти всех жителей имения — этот был не из их числа. Приглядевшись к незнакомцу, я заметил, что руки у парня были связаны за спиной и, видимо для надежности, был он приторочен к повозке.
Сделав такое открытие, я стал гадать, что это за человек. Но тут на улицу вышли майор Чеботаев и Винцент Лоренц.
— Вот он! — гневным взглядом указывая на сидящего в повозке, сказал батрак.
Майор сошел с крыльца, в упор разглядывая связанного парня. Тот завопил:
— Это самоуправство! Вы должны развязать мне руки и отпустить!
Чеботаев строго поглядел на парня и, не сказав ни слова, вместе с Лоренцем отошел к крыльцу.
— Надо передать его полиции.
— Полиции? — удивился батрак. — Но это значит, на другой день он уже наверняка подожжет имение! Полиция его выпустит еще до того, как я успею выехать из города!
— И все-таки, товарищ Лоренц, надо отвезти его в полицию.
Старик сдвинул шляпу на глаза, почесал затылок и как-то уж очень жалостно посмотрел на нашего командира.
— Эх, товарищ майор! А мы-то думали, что вы возьмете негодяя в свои руки. Все в имении так и сказали: свези его к русским!
— Не наше это дело, товарищ Лоренц, — мягко заметил майор Чеботаев. — Я думаю, полиция так просто его не отпустит. Ведь вы расскажете там все, как было.
— А кто поверит? Разлитый им бензин в амбаре к делу не подошьешь — он уже весь испарился. Скорее поверят ему! — батрак с яростью посмотрел на парня, внимательно прислушивавшегося к разговору. — Он же графский племянник. Где это видано, чтобы герр Ламберг приказывал жечь собственное добро! В самом деле, трудно поверить. А ведь это же так и есть! Его поймали с поличным!
— Все, что будет зависеть от меня, я постараюсь сделать. Я сам побываю у начальника полиций и расскажу об этом случае.
Винцент Лоренц обрадованно взглянул на майора.
— Спасибо, большое спасибо! Расскажите там заодно и о телеграмме, которую мы недавно получили от графа Ламберта из Зальцбурга[6]. Он приказывает нам пятьсот гектаров засеять кормовыми травами, а двести оставить под залежь. Пусть там, в полиции подумают, что значит такой приказ теперь, когда дорога каждая корка хлеба!
Ропотно, почти с бунтарской удалью, проговорил Лоренц эти слова.
— И что же вы решили?
— Мы сеем пшеницу и ячмень!
— Вот это правильно!
— Народу нужен хлеб. А наши враги были бы рады, чтобы мы подохли от голода!..
Так теперь говорил старый батрак. Речь его, прежде робкая и сдержанная, обрела уверенность и силу. Посветлело и лицо его, расправились морщины.
— Ну что же, товарищ майор, — сказал Лоренц, сверля суровым взглядом пойманного злоумышленника, — повезу его в полицию!
— Да, в полицию! И расскажите там подробно все, как было. За такие вещи по головке не погладят.
Винцент Лоренц вскочил на передок повозки, усмехнулся:
— Ах, товарищ майор! Вы забываете, в какой стране находитесь! У нас очень часто случается все наоборот. Как раз таких-то мерзавцев и гладят по головке!
Он рассмеялся на прощанье, но в его смехе было мало веселья.
— До свидания, товарищи!
— До свидания!
Повозка укатила по гулкой булыжной мостовой.
Майор Чеботаев стоял на крыльце, пока она не скрылась за поворотом.
— Каков старик! — сказал он восхищенно. — Кремень, из которого огонь высекают! Может, за всю жизнь он только теперь и почувствовал себя человеком!..
Минул еще один год.
Был апрель, 13-е число. Австрийский народ праздновал вторую годовщину освобождения от фашизма.
Как обычно, утром майор Чеботаев проводил политическую информацию. В конце своего рассказа о текущем моменте он достал из полевой сумки сложенную вчетверо австрийскую газету — это была «Дас кляйне фольксблатт»[7] и, улыбаясь, спросил:
— Хотите услышать последние новости о наших друзьях из имения?
— Да, конечно! — ответили солдаты.
— Тогда слушайте!
Майор стал переводить нам заметку из газеты.
«Коммунистический грабеж.
В провинции Бургенланд, в имении графа Ламберта, сельскохозяйственные рабочие, по наущению коммуниста Винцента Лоренца, захватили графскую землю…»
— Лоренц — коммунист? — воскликнул Байдалин. — Но это же вранье! Мы виделись с ним месяца два назад, и что-то он ни словом не обмолвился, что собирается вступать в партию.
— У буржуев коммунистом считается любой и каждый, — сказал майор, — кто посягает на их собственность. Слушайте дальше, что пишет газета.
«Бунтовщики, к которым примкнули отдельные крестьяне, поделили часть угодий графа Ламберга и стали пахать и засевать, как если бы это была их собственная земля.
Спрашивается, куда смотрит министр внутренних дел Гельмер?
Не кажется ли ему, что против бунтовщиков следует принять самые решительные меры?»
Прочитав это, майор Чеботаев весело улыбнулся:
— Ну, что вы скажете?
Солдаты одобрительно зашумели, но всех перекрыл зычный голос Байдалина.
— Это здорово, товарищ майор! Настоящие революционные действия!
— Да, революционные, — согласился майор. — Австрийские крестьяне борются за землю. Трудная это борьба. Здесь у власти стоит буржуазия — фабриканты, помещики, и добиться у них проведения земельной реформы будет не легко.
Все это было именно так. Все это видели мы своими, глазами — и обширные угодья сельских богатеев, и жалкие наделы бедняков. И хотя гитлеровцы были вышвырнуты из страны, но оставались на своих местах те, кто в свое время взрастил фашизм и вывел его на дорогу.
Тем значимее вставал в наших глазах подвиг простого батрака, смело вступившего в борьбу с несправедливостью и угнетением, за право жить по-человечески, Да, это был подвиг — поднять и повести за собой массу других таких же горемычных, как и он сам, людей, гордо произнося:
— Тот не кузнец, кто боится дыма!..
