Пир улыбнулся ей и покачал головой.
– Почему у тебя так блестят глаза, будто ты досыта наелся мяса? – допытывалась Ми. – Нам остается только съесть его. – Ми осторожно кивнула на До, спящего по другую сторону костра.
– Нет. Он еще пригодится нам, когда наступят теплые дни и можно будет снова надолго уходить из пещеры охотиться. Я знаю, как можно добыть мясо.
Весь день Пир отыскивал звериные тропы и расставлял петли. Вечером снова обошел их. В одном силке оказался пойманный заяц.
Войдя в пещеру, он положил к ногам Ми добытую тушку.
– Теперь у нас будет мясо каждый день.
Давно смерклось. Дождь барабанил по камням в одном ритме будто зарядил навечно.
Игумнов при свете костра заканчивал чертежи. На схеме были обозначены положения древних рисунков, и все они были пронумерованы по часовой стрелке от входа в грот. В примечаниях каждому было дано название: "Бегущий олень", "Олень с наклоненной головой", "Олень стремительный"… И только про рисунок на дальней стене было сказано: "Набросок".
На ужин довольствовались пустым кипятком.
– Хоть кишки прогреем, – сказал Степан, разливая из котелка по кружкам.
– И надо же было мне не взять фотоаппарат, – посетовал геофизик. – Испугался лишнего груза!.
– Все равно снимки не получились бы. Темно.
Мрак загустел в дальних углах пещеры; неровная ниша входа глубинным провалом черноты зияла в известковой стене грота. Яростным жаром пылали раскаленные угли и прогретые камни вблизи костра. Маршрутчики сидели вокруг очага, их обнаженные тела – все трое разделись до пояса – светились в потухающем пламени. Игумнов с бряком опрокинул пустую кружку на выступающую из земляного пола каменную плиту. Слой отвердевшей глины, смешанный с пеплом и мусором, покрывал пещеру. Игумнов давно боролся с желанием поковыряться в нем – здесь могли оказаться оружие и предметы быта древних обитателей пещеры. Но лучше было не трогать: если находкой заинтересуются археологи, раскопками займутся специалисты. Геологи могли только навредить им. А все же к плану грота, составленному ими, не лишне было прибавить хоть один осколок камня, отесанного руками человека – вещественные доказательства всегда кажутся более убедительными.
Но были и другие заботы, более неотложные. Сразу не подумали запасти дров на всю ночь – теперь придется шарить по мокрым глыбам в темноте. При одной мысли о том, что придется вылезать из тепла, становилось не по себе. Но тянуть дальше было нельзя.
– Иначе к утру дуба дадим, – высказал общее мнение Степан Ильин. Он один рискнул вылезть под дождь раздетым, в трусах и в ботинках на босу ногу.
Невдалеке на склоне стояло несколько сушин. Игумнов приметил их еще днем мимоходом, по привычке замечать все, что может понадобиться на случай ночевки. Кроме них, там и сям среди камней извивались понизу клубки мертвых веток стланика, они легко выдирались вместе с корнем. Сушины срубили топориком. Металл звенел, ударяясь о сухую и твердую древесину, – ливень не смог ее промочить.
Ветвистые и горбатые стволы, пружинистые скрутки толстых веток стланикового сушняка загромоздили половину грота. Зато дров наверняка теперь хватит на всю ночь.
Снова нужно было сушить одежду и отогреваться. Руки окоченели так, что пальцы едва гнулись.
– Вот вам и июль! – сказал Моторин. – Воспаление легких можно схватить.
– Отогреемся, – успокоил его Игумнов.
Стланиковые ветки трещали особенно весело и озорно постреливали угольками – иные вылетали со свистом, как пули.
– М-да, – произнес геофизик, мокрой рубахой защищаясь от жара. От рубахи валил пар. – Я про этих, – пояснил он, кивая головой на разрисованные стены. – Каково им тут жилось.
– Так же, как и нам сейчас: грели свои пустые животы у костра и мечтали о лучшем будущем. Может быть, в отдаленной перспективе им даже грезилась наша светлая эра, – сказал Степан.
– Любой из нас, оставь его здесь одного на зиму, околел бы в первую неделю.
– Так уж и в первую неделю! – заспорил Ильин. – Месяц проживу, копыт не откину – ручаюсь. А неделю-то приходилось.
– Это где же так было? – иронически глядя на оператора, усомнился Игумнов.
– Иван Николаевич, вы будто уже и не помните. В прошлом году – октябрь на носу, снег валит, вертолет никак не пробьется, свои олени были – поразбежались по тайге, а нас четверо. Последнюю банку сгущенного молока высосали…
– Так, так, – перебил его старший геолог. – Давай считать, коли на то пошло. Палатка у вас была? – он повернулся спиной к пламени и, глядя в лицо Степану, загнул на своей руке один палец.
– Ну, положим, этот грот ничем не хуже палатки. Даже получше, – возразил Степан.
– Хорошо, согласен. Спички у нас были?
– Огонь можно поддерживать.
– Топор, пила – были?
– Ну это, конечно… В крайнем случае, обошлись бы и без топора – сушняку наломали бы.
– Спальные мешки были?
– Спали бы на шкурах. Убили бы парочку изюбров – карабин у нас был…
– Вот-вот: карабин!
– Смастерили бы луки, пращу…
– Одежда была?
– Много ли в тайге нужно – не на танцы. Сшил бы себе трусики из заячьих шкурок.
– На чем бы они у тебя держались? Резинку бы где взял?
Степан поднял руки вверх.
– Сдаюсь. Резинкой вы меня доконали.
– И в самом деле, – произнес Моторин, – трудностей всяческих им не у нас занимать – своих хватало. А находили время пустяками заниматься, рисовать…
– Ну, это ведь по нашим представлениям у них была не жизнь, а каторга, – возразил Игумнов. – Сами-то они так не считали. Уверен, что у них находилось время для развлечений и для игр.
Глава четвертая
Хоть и не всегда досыта, мясо у них теперь было. С каждым разом Пир совершенствовал ловушки, выбирал более удачные места на тропе. Учился прятать петли, чтобы зверек ничего не заподозрил и не учуял. После оленины зайчатина казалась пресной и не такой сытной, но все же это было мясо. Даже и собаке немного перепадало от их стола. Да еще немного промышляла Ми – отыскивала беличьи дупла. Случайно она наткнулась на погребенные, поваленные снегом стелющиеся кусты, на которых было множество нетронутых шишек. Хоть и скудная пища, зато всегда под рукою. Казалось, и мороз смилостивился – днем понемногу начало пригревать. И хотя до конца зимы было еще долго, лица Ми и Пира потеплели.
Ясно уже было: первая зима окончится для них благополучно. А ко второй они сумеют приготовиться лучше.
Правда, и забот тоже прибавится: будет ребенок.
Пока еще ничего не было заметно, но Ми уже знала и томилась ожиданием и предчувствием. Лицо ее выражало озабоченность, но стало как будто мягче. Пир завороженно смотрел на живот и бедра Ми, будто хотел разглядеть, как в ее теле зреет новая жизнь.
Ночами он по-прежнему урывал немного времени и высекал на другой стене нового оленя. Без этого он уже не мог обойтисm. Если рука его долго не держала каменного рубила, он мучился, и пальцы ощущали нетерпеливый зуд. Он с удивлением рассматривал задубленную кожу собственных ладоней, заживленные ссадины и борозды и неизменную паутину тонких линий, которые достались ему от рождения.
Умение обрабатывать камни, изготовлять ножи, топоры и наконечники к стрелам он перенял у Тао. Правда, сложному мастерству Тао обучал всех подростков племени, но отчего-то навыками старого искусника вполне овладел только Пир, может быть, именно потому, что делал всегда по-своему, а другие только усваивали отработанные стариком приемы ремесла. Но, правда, руки ему достались особенные – все схватывали на лету, и не могли обходиться без дела: просто зудеть начинали, если он долго не прикасался к рубилу и камню.
Ему безразлично было, что делать: обрабатывать каменный топор или высекать строгие линии на стене пещеры. Больше того, бесполезное занятие – рисовать оленя – сильнее влекло его. Восторг, который охватывал его, когда на серой известковой поверхности возникала настороженная голова животного, прибавлял ему силы, хоть в животе урчало от голода.
Просыпалась Ми. Ее глаза, впалые от худобы, еле светились, как потухающие угли. Она молча наблюдала за работой Пира. Он откладывал рубило и уходил в лес добывать мясо.