Новый олень на стене грота был более грузным, словно отяжелевшим в конце сытой осени, когда еще не наступила изматывающая пора гона. Вот такого бы оленя им и добыть сейчас – можно было бы растянуть мясо до тепла. У третьего оленя, нарисованного Пиром, больше было стремительности – он весь был заряжен ею. В гордом изгибе поднятой шеи – нетерпеливость бойца. Пир самого себя ощущал таким, когда теплые ветры в середине дня приносили невесть откуда нервозные, буйные запахи наступающей весны. Она приходила из-за гор. Половодьем обрушивалась в долину и снова уходила в горы, слизывая со склонов снежные языки. Вскрылась река. Только у затененных скал глыбились припаи синего льда. Ранняя зелень пробивалась сквозь сухую прошлогоднюю ветошь. А на озерах – их круглые зрачки были раскиданы по всей долине – еще ослепительно голубел лед. Только он уже не был прочным: стоило на него наступить, рассыпался на звонкие хрустальные иглы. Вдоль берега появились пропарины.
Здесь Пир случайно наткнулся на легкую добычу. По отмели на берегу густая трава поднималась над водой. Днем большие зубастые рыбины подплывали из-подо льда, заплывали в прогретую воду. Пир обнаружил их по шевелящейся траве. Подстеречь и оглушить щуку оказалось нехитрым делом.
Это было тем более кстати, что зайцы перестали попадаться в петли.
Пир решил сходить за щенками. В эту пору всегда бывала прибыль. Он взял с собой несколько наконечников и новый топор, чтобы выменять на хороших щенков.
Негустая дымка молодой зелени долго заслоняла от него глиняную стену – мелькнет в просветах серый борт и опять заслонится ветками. Пир никак не мог разглядеть, цел ли его олень. Наконец, вышел на опушку. И сразу увидел оленя. Он сильно пострадал. Талые воды подмыли крутояр, кой-где глина отвалилась пластом. Но все же олень был хорошо заметен. Кто-то даже провел линию по свежему слою. Только рука у того, кто рисовал, была не так тверда и глаз не совсем точен. Пиру стало жаль своего изуродованного оленя. Лучше бы уже и не притрагивались. Впрочем, исправить можно: соскоблить чужое и дорисовать самому.
Пир не сразу увидел внизу группу молодых охотников. Они готовились что-то делать. Один из охотников отделился, отошел подальше и с разбегу с силой метнул копье. Оно вонзилось в бок глиняного оленя и повисло. Вторым попытать меткость и силу руки взялся Эд.
Раздвигая ветви, Пир вышел на тропу, опавшие сучья постреливали под его ногами. Молодые охотники всполошились. Пир удивился: неужели подозрительный шорох способен напугать стольких молодых мужчин?
Эд узнал Пира, и все успокоились.
– Мы думали, вождь или кто из стариков. Нам запретили бросать копья в нарисованного оленя. Говорят: бесполезное занятие. А нам нравится.
Пир взял копье и долго разглядывал наконечник. Этот был сработан еще его руками.
– Я пришел, чтобы выменять у вас щенков. – Он выложил свои богатства. – И еще, чтобы научить вас ставить петли на зайцев. Их могут изготовить женщины и дети – совсем просто.
– Не попддайся на глаза старикам. Вождь приказал, если ты появишься, убить. Он считает, что ты заразил всех. Теперь уже каждый видит оленя, только не все осмеливаются признаться. Но скоро все изменится: Ясу одряхлел, его сменит Фу, и тогда ты снова возвратишься и нарисуешь нам нового оленя.
Ми по-прежнему заготовляла дрова, отыскивала съедобные коренья, собирала вытаявшую из-под снега прошлогоднюю ягоду. Пир старался быть невдалеке, всегда готовый защитить ее. Он не знал, какая опасность может угрожать ей именно теперь, но тревожный и смутный голос природы велел ему быть возле нее. Слух и зрение его были обострены как никогда. Ему необходимо было постоянно видеть Ми, ее раздавшееся вширь тело, перепоясанное по-летнему коротким обрывком шкуры. Крохотное существо, чья жизнь созревала в чреве Ми, до своего появления направляло помыслы Пира. Натаскал сухих стволов, отгородил невдалеке от очага площадку – здесь малыш будет учиться ползать. Насобирал множество сухих гнилушек – сгодятся на подстилку, чтобы постель ребенка всегда была сухой: гнилушки впитают влагу, их нужно будет чаще менять. На трех подрастающих щенков он смотрел, как на будущих друзей и защитников ребенка. У Ми чуть отяжелела походка, сама она огрузла, сильнее выступили скулы, лицо стало озабоченным. взгляд настороженным.
Подошел срок. Ми ничего не сказала ему, он понял сам. В этот день она никуда не пошла из грота. Запас мяса у них был. Пир занимался мелкой работой поблизости от пещеры. Обычно в племени вблизи роженицы всегда находилась старшая и опытная женщина. Но бежать за помощью к родичам было уже поздно.
Пир смотрел, как трое щенков играют с До. Пес позволял им ползать через себя, делал вид, что злится и слегка кусал их. Казалось, будто он стеснялся Пира, не давал себе воли расшалиться.
Не то глубокий стон, не то зов послышался из пещеры. Даже щенки притихли. До навострил уши и повел носом. Пир вбежал по отвесу. Ми скорчилась невдалеке от костра, сквозь стиснутые зубы тихонько стонала. Он на корточках присел рядом. Она не прогнала его. Он взял ее руку. Ми до боли стиснула его пальцы. Несколько времени он просидел так, через соединенные руки ощущая каждый новый толчок боли в ее теле. Раскаленные угли, не давая пламени, распространяли вокруг сухое тепло.
Все кончилось. Он взял в свои ладони теплое орущее и влажное существо. Жар и трепет чужой жизни пронзил его. Ми повелительно протянула руки и он возвратил ей ребенка. Она лежала на шкуре, прижав его к груди. Тот постепенно затих, слышно было только как почмокивал.
Уже через день Пир отправился на охоту, а Ми занялась обычными делами. Маленький Фэт был с нею, шкурой притянутый к груди – Ми только одной рукой придерживала его. Круглыми глазами он неосмысленно глядел на мир, где ему предстояло жить.
Когда он подрос, Ми стала носить его за спиной. Иногда Пир даже завидовал ему: сейчас Фэт проникался тем самым чувством, которое смутно запомнилось Пиру от детской поры. Малыш отнимал все внимание Ми. На время Пир и До стали просто подсобными работниками у нее. Она властно распоряжалась обоими. Пиру в награду разрешалось ненадолго брать малыша на руки. До боялся приблизиться к малышу. Хлесткий взгляд Ми останавливал его. Собаке не разрешалось даже заходить в грот, и До безропотно подчинился этому, покоряясь силе материнского чувства, которое владело Ми. Но однажды малыш сам приполз к До. Тот поджал хвост, весь подобрался, готовый к бегству, если Ми прикрикнет на него. Но она молчала. Фэт запустил пальцы в шерсть собаки и вскарабкался на нее. До покорно стерпел. С этих пор между ними установилось согласие.
Несколько молодых охотников во главе с Эдом пришло проведать семью изгнанника. Пир и Ми позвали их в грот. Все молчаливо сидели у костра, на котором готовилось мясо. Охотники заметили оленей, высеченных Пиром на стене. Он ревниво наблюдал за их лицами и остался доволен: судя по восхищенному блеску глаз, рисунки понравились всем. Он даже не знал до этого, как необходимо ему вот такое молчаливое одобрение других. Теперь уже голодные ночи, проведенные за тяжелым трудом, не казались напрасными – эти люди навсегда запомнят его оленей. Только это и нужно было ему.
– Осталось совсем немного ждать. Скоро вы возвратитесь к нам, – пообещал Эд на прощание. – Нужно будет и у нас в пещере высечь такого же оленя.
Не спалось. К ночи они подготовились неплохо: наломали стланиковых веток и высушили их у костра. Густая длннноигольчатая хвоя – хорошая подстилка. У каждого в рюкзаке был брезентовый чехол от спальника. К ночевкам у костра геологи привычны.
Но сегодня натощак не спалось.
– А мы так и не решили: в чем ценность наскальных рисунков? – напомнил Моторцн.
– Да ни в чем, – решительно высказался Ильин. – Помню, в школе наш историк говорил: всякие древние находки нужны, чтобы представлять себе, как жили люди в прошлом. Ну, представили. И что?
Некоторое время в гроте было тихо, слышался только равномерный шум дождя, да хрустели и шуршали обсохшие ветки под Игумновым – он, не вылезая из чехла, сел, выставив запеленутые в брезент ноги на свет костра. Должно быть, собирался возразить Степану, но тот опередил:
– Не подумайте, Иван Николаевич, что я такой уж ко всему безразличный. Честно. Даже и представить себе, как жили тогда, – и то интересно. Но одного этого мало. Наверно, в чем-то еще должна быть ценность всяких древностей?