И голос, и его властные манеры вселяли некий трепет не только в сердца обыкновенных смертных, но даже сама Екатерина, преклонявшаяся перед своим любимцем, за последнее время стала испытывать в его присутствии чувство немалого смущения.
– Александр Андреич, – обратилась Екатерина к князю Вяземскому, – что вы имеете на сие ответствовать?
Вяземский поднялся, развел руками и, как бы оправдываясь, заговорил:
– Ваше величество и господа высокое собрание! Поскольку мне не изменяет память, губернатору Шетневу был заблаговременно послан высочайше опробованный план прокладки скрозь густые леса новой дороги шириной не более и не менее как тридцать сажень, дабы воровские люди не имели способа укрыться и делать вред и грабеж жителям.
– Ваше сиятельство, – на низких нотах проговорил Орлов и остановился среди кабинета, на щекастом лице его играла умная ухмылка, – я, если мне будет дозволено ее величеством, нимало не дерзаю возражать против сего полезного прожекта… Но и вы поймите, князь! Горит Россия! С востока летят головешки и падают чуть ли не в колени нам, князь. А вы тут… Сами же недавно извещали, что каждую неделю ловит Тайная экспедиция воровских казаков, что смущают умы народа.
Князь Вяземский втянул шею в плечи, будто его пристукнули по темени, и завертел во все стороны головой в тяжелом парике.
– Ваше высокопревосходительство, – адресовалась Екатерина к Орлову, – приглашаю вас чуть-чуть умерить пыл и пощадить хотя бы мои уши.
Их взоры встретились. Орлов, почувствовав себя виноватым, приложил руку к сердцу, почтительно императрице поклонился, подошел к круглому столу и сел. Он был к Екатерине весьма предупредителен, особенно при посторонних, но иногда вдруг весь вскипал и тогда терял самообладание.
– Александр Андреич, – снова обратилась императрица к Вяземскому, – вызывать сюда губернатора Шетнева в такую пору мы считаем неполезным, а пусть Сенат заготовит, пожалуй, указ ему, чтоб он подобные работы тотчас прекратил, жителей распустил и в дальнейшем принял меры к тому, чтобы не раздражать их. Вы сами, господа, разумеете, – повела Екатерина взором по лицам присутствующих, – что нам подобает изыскивать меры к отвращению елико возможно населения от маркиза Пугачева. Особливо же нам надлежит ласкательными мерами удержать от злодейской прелести казаков на Дону. А посему мы постановляем… Потрудись, Александр Андреич, записать.
Постановляем тако: обер-коменданту крепости святого Димитрия генерал-майору Потапову сообщить письменно наше повеление – прекратить все следственные дела над донскими казаками, выпустить всех арестованных и объявить им наше милостивое прощение и оставление дальнего взыскания, в рассуждении верных и усердных заслуг сего войска, в нынешнюю войну с Турцией оказанных…
Отвратив взор от своей записной книжки, Екатерина вскинула голову и спросила:
– Не имеет ли кто высказаться по сему за и контра?
Желающих не нашлось. Разумное отношение в данное время к населению все считали необходимым и на вопрос Екатерины согласно ответили, что решение императрицы почитают мудрым.
– Что слышно от Бибикова? – императрица повернулась к Чернышеву.
– Прибыл с полками в Казань… – опальный генерал-аншеф привстал в кресле.
– Сиди, сиди, Захар Григорьевич, – усадила обратно в кресло военачальника Екатерина. – Большую надежду мы питаем на Бибикова. Единственный наш защитник на востоке окромя сибирского корпуса генерала Деколонга.
– Кстати о нем… – Чернышев помялся. – Иван Александрович прислал нарочного. Просит укрепить его войсками. После разгрома Корфа…
– Боже, какое горе, – Екатерина перекрестилась, присутствующие тоже.
– У него мало войск для защиты Уфы, Челябы и Тобольска.