Она отвернулась и склонила голову.
— Ох, Мишка, Мишка! Боялась я за него. Слишком он всполошный[11] был. — Немного помолчав, знахарка продолжила: — Слыхала я об этом переносе, Галина рассказывала.
— Софа, э-э… ничего, если по имени буду обращаться?
— Наедине обращайся, а на людях зови Софья Марковна.
— Понял. Скажи, а можно ли связаться с ушедшим? Хочется узнать, что же с Мишкой произошло.
— Связаться можно, только нынче нельзя его тревожить. Время ему дать надо, пусть горячка уляжется.
— Что ж, так и поступим.
— Значит, тебе пятьдесят шесть лет. То-то ты нас с Машкой в оборот взял.
Да уж, кто кого взял в оборот, ещё вопрос. Я вон молчать думал в тряпочку о попадалове, а меня растрясли как грушу.
Приглядевшись на дневном свету, я уже сообразил: Софьин возраст вчера определён неверно, старостью тут и не пахнет. По виду ей от тридцати пяти до сорока лет или чуть-чуть больше. Хотя это для той жизни, в данном времени всё иначе, и к тому же проживание в лесу должно было свой отпечаток наложить. Да и тёмные круги под глазами, скорее всего, из-за моего лечения появились. А лицо красивое, точёное, нос прямой. Глаза ярко-зелёные. Из-под платка тугая коса по спине струится. Волосы каштановые, с заметной рыжинкой. И грудь… хм… есть.
Эх, подозреваю, лет десять назад сочным персиком была, мужчины, наверно, проходу не давали. Впрочем, она и сейчас ягодка спелая. Что ж до сих пор не замужем-то? Сегодня надела белую вышитую рубаху и сарафан новый, тёмно-синий. Интересно, для меня так принарядилась? Попытался представить её в одежде двадцать первого века. М-м, ещё чуток макияжа, и… я с такой не отказался бы по чашечке кофе распить… за завтраком.
— Как жить намереваешься?
— Жить? — Я с трудом выплыл из фантазий. — Сначала нужно обеспечить нас припасом на зиму, а там увидим.
— Ты, смотрю, надолго решил у меня обосноваться. Чё ж хозяйку не спросил? — Знахарка взглянула с хитринкой.
— Да вот, вижу, хозяйка помирать зимой собралась. Дай, думаю, порадую. В тесноте, да не в обиде, — не остался я в долгу.
— Хе-хе, помирать. Спасибо за радение. Жить я после смерти Снегурки и вправду не очень-то и желала. — В её глазах мелькнула грустинка. — Но коли в моём доме прижилась парочка шебутных мальцов, о худом и помышлять нечего.
— Прости, невежливо о возрасте у женщины спрашивать, но всё же: сколько тебе лет?
— Чего уж. Тридцать пятая весна в этом году пришла. А ты, поди, рассудил, я совсем старая?
— Ну-у… — мне жутко не хотелось признаваться, что вчера посещали такие мысли, — жизнь в лесу быстро старит. Постарался увести разговор в сторону: — Не расскажешь, как сюда попала?
Мою особу приласкали мрачным взглядом. Слегка так. Почти как своего.
— Когда-то меня, молодую крепостную девку, отдали в обучение на гувернантку. Чуть постарше Мишки я в ту пору была. Пять лет отучили и послали в услужение к княгине Полтоцкой. Хорошее было время. — Софа с грустью посмотрела вдаль. — Я вольную получила за заслуги свои, но осталась при дочке старой княгини Наталье Полтоцкой и полюбила её всей душой.
На её лице появилась мечтательная улыбка.
— Мы с ней подружились. Да-а… А через два года скандал в семействе вышел: нагуляла молодая княжна ребёночка на стороне. Да при родах надорвалось в ней что-то, долго с постели встать не могла. Её мать, Ольга Михайловна, желали ребёночка в чужие руки отдать, но Натальюшка не позволила: сильно его любила. Всего лишь год и прожили в отцовском доме, пока она поправлялась, а потом уехали мы в сибирскую охотничью усадьбу Полтоцких, что недалеко от Красноярска. Ничего другого старая княгиня не пожелала дочери предоставить: видно, полагала, что та одумается. Но нет, решение было принято. Тогда мать прокляла на пороге родную кровь и сказала, что возврата ни Наталье, ни сыну её в отчий дом уже не будет.
Дорога трудная у нас вышла. По приезде в усадьбу разболелась княжна и опять слегла. Доктора только руками разводили, знахарки приходили, да помочь ни одна не смогла. Но они подсказали лекарку, способную творить чудеса, и решили мы к ней поехать. — Софа печально вздохнула. — Предлагала я Натальюшке лета дождаться, но она не утерпела, а в дороге сынишка простыл и сгорел за двое суток. Чуток до Галины-лекарки не до ехали. Наталья от несчастья такого в забытьё впала, и как ни лечили её, ничего не помогало. Целый год бедная княжна медленно угасала в доме у Галины. Так и ушла тихонечко, во сне. Светлая ей память.
Знахарка перекрестилась, вытерла скатившуюся слезу и замолчала.
Я тоже перекрестился и после минутного молчания спросил: