Отец, ко всему прочему, бывает, напившись, бьёт меня. Хотя чего это тельце бить, дал щелбан и пинка — всё, можно хоронить. Братьям и матери тоже достаётся, но меньше. Машку, слава богу, не трогает. Надеюсь, и дальше так будет, иначе я… нэ увэрэн, что правильно отрэагирую. Не, я понимаю, домострой и прочая хрень, но не припомню, чтоб детей в крестьянских семьях голодом морили. Естественно, когда голод у всех в округе — взять, например, девяностые годы этого столетия или тридцатые следующего, — происходили и страшные вещи, даже ели детей. Но здесь, насколько я смог оценить, живут довольно сытно; во всяком случае, никто не голодает. А наша семья зажиточной считается. Зачем тогда, спрашивается, нас гнобить?
Знахарка присела ко мне на топчан и положила руку на лоб.
— Горячки нет, на поправку идёшь. Выпей настой, опосля снедать станем.
Ужин прошёл, на мой взгляд, в тёплой дружеской обстановке. Чуть погодя постарался навести мосты насчёт остаться в землянке ещё на недельку-другую: ну не хотелось идти в тот дом, о котором рассказала сестрёнка. Оказалось, не всё так просто.
Баба Софа, малость повиляв, созналась:
— Мне ваш отец дал всего седмицу. Если потом не сможешь работать, не заплатит. Осень, ваша помощь в поле нужна.
Вот что значит узок круг этих богатеев, страшно далеки они от… огорода[8]. Сельская жизнь, однако, про сбор урожая я и забыл. Что же делать?
И тут голос подала молчавшая до сих пор Машка:
— А много он обещал заплатить?
— Мешок муки, — вздохнула знахарка.
— Мишка, а давай шкурками отдадим.
— Какими шкурками?
Сестрёнка смутилась:
— Ты просил о них не говорить. Но нынче, поди, можно?
— Говори, — разрешил я.
— У тебя в лесу спрятаны добытые прошлой зимой шкурки. Не один мешок муки будет.
Тётка помотала головой:
— Я не хочу ссориться с вашим отцом.
— Ну зачем же ссориться? — Я воспрял духом от сестричкиного известия. — Машка завтра прибежит домой с печальной вестью: мне снова плохо. И мы поживём у вас лишних две-три… э-э-э, седмицы, — мне вовремя вспомнилось, как тут неделю называют.
— Дурень! Да коли здоров, нельзя говорить, что болен. Надолго слечь можешь и вряд ли уже встанешь.
«Не-е-е, так дело не пойдёт. Нам на ваши суеверия начхать», — подумал я, но вслух сказал другое:
— Нет. Болеть больше не буду, кто бы и что ни говорил. А дома и в поле в таком состоянии, как сейчас, я уж точно долго не протяну.
Софа сначала продолжила буравить меня хмурым взглядом, но постепенно её лицо разгладилось.
— Видимо, ты прав, и неча мне у судьбы лишнее выторговывать. Зима без Снегурки тяжёлая выйдет.
Решил поинтересоваться:
— Снегурка — это кто?
— Её тоже не помнишь? А ведь вы дружили. Собака то моя, три седмицы как околела. Тебя-то лишь в память о ней выхаживать взялась, не жилец ты был.
О как! Любопытные новости. А знахарка-то, похоже, хоронит себя раньше времени. Зимой в лесу без собаки, понятно, тяжко. Но не смертельно же? Да и в деревню, случись что, уйти можно — не прогонят же знахарку.
— Почему бы другую собаку не завести?
— Задерут. Я до Снегурки двух собак держала, всех задрали, а она или сумела договориться с лесными, или просто отвадила зверьё. Как здесь появилась, так до сих пор на огород никто и не покушается. Зайцев каждую неделю приносила, уж кто кого кормил, и не сказать.
— С питанием я помогу.
— Ты себя бы прокормил, Аника-воин.
— Не буду бахвалиться, — пришлось покорно согласиться, — через пару седмиц посмотрим. Вы, если с моими встретитесь, рассказывайте о моём слабом здоровье.
— Скажу, скажу. С курицей-то что делать?
— С какой курицей?
— Так Машка сёдня, увидав, что ты на поправку пошёл, попросила у отца курицу. Суп из неё — первое дело для выздоравливающего.
— А вы говорите, что курица жива и бегает. Ждёт, когда выздоравливать начну.
— Ты очень изменился. Раньше не врал, а теперь у тебя это так легко выходит.
— Просто я понял одну важную вещь.
— Если врёшь, легче жить?
— Нет. Если хочешь выжить, приходится иногда врать. А я хочу не только выжить, но и жить. И хорошо жить. А ещё хочу, — я перевёл взгляд на сестрёнку, — чтобы хорошо жила она. — Потом снова посмотрел на знахарку и продолжил: — И вам тоже хорошей жизни желаю.
8
Фраза В. И. Ленина из статьи «Памяти Герцена»: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа».