Что касается дуэли, до которой молодой лейтенант имел слабость, до неё дело не дошло. Его просто разжаловали на суде офицерской чести.
Офицерский состав советских вооруженных сил — по живому разлагался и загнивал.
СНАЧАЛА ЖИТЬ! ПОТОМ ФИЛОСОФСТВОВАТЬ
1
Лёва Давыдов с трудом приоткрыл правый глаз и увидев перед собой большую женскую задницу, в грязных трусах, выглядывающую из под белого медицинского халата, снова его закрыл: «Добухался, галюны пошли», — подумал он, тяжело ворочая мозгами.
— Очнулся матросик, — вдруг услышал он пропитый сиплый, как у мужчины, женский голос, — вот и хорошо, вот и ладненько, теперь быстрей на поправку пойдёшь, — не унимаясь, трещала над головой женщина, видимо медсестра — обладательница чудовищной задницы и пропито-прокуренного голоса.
— Слышь, кобыла, где я? — открывая оба глаза, произнёс с трудом Лёва, и не узнал свой голос, так необычно он звучал. Удивило не только звучание голоса, но и тело, крепко привязанное ремнями к койке. — Развяжи, сука, развяжи немедленно, освобожусь сам — порву твою жопу на немецкий крест! — начал он бесноваться, безуспешно пытаясь освободиться от связывающих его пут.
— В госпитале ты, матросик, а если ещё точнее — в дурдоме, — нисколько не испугавшись угроз, проинформировала его медсестра, — успокойся и лежи тихо, если хочешь выйти отсюда живым, не то позову санитаров, они сделают из тебя овощ. — прошипела медсестра и наградила Лёву звонкой оплеухой. — За кобылу! — после чего развернувшись на каблуках вышла из палаты.
Назвать палатой огромное помещение, вплотную заставленное койками, на которых лежали стонущие, ругающиеся привязанные больные, можно было с большой натяжкой. Сквозь маленькие грязные зарешеченные окна, с трудом пробивался свет. Форточка отсутствовала напрочь. Двери, как таковой тоже не было. Смрад стоял такой жуткий, что казалось его можно рвать кусками, как вату.
«Филиал Маутхаузена», — почему-то промелькнуло в голове у Лёвы, прояснившейся после оплеухи.
И надо сказать, что он был недалёк от истины. Карательная машина Союза, в этих психиатрических заведениях, руками медперсонала, если таковым его можно было назвать, излечивала от ненужных мыслей, кого-то карала — превращая в овощ, а кого и просто навсегда освобождала от его земной бренной оболочки.
Загнивающе-прогнивающий строй нуждался в защите. Политические процессы были уже не в моде, а бороться с инакомыслием надо было, вот и шёл здесь ежедневный, незаметный для всей страны дурдомовский процесс.
Под каток этой карательной машины и попал бывший, разжалованный старшина команды ПДСС Лёва Давыдов, после последней боевой службы, за саботаж, подстрекательство к бунту и ещё бог весть, за какую хренотень написанную в рапорте-доносе, пропойцой — докой политруком, постаравшимся свалить вину с больной головы на здоровую и судя по тому, как Лёву спеленали и промыли мозги, ему это от части удалось.
Было время полежать и подумать, о дальнейшем существовании в этом аду. Хотя перспектива, судя по первому знакомству с медперсоналом, вырисовывалась аховая — отсюда можно было и не выйти на свободу — заколют на хрен.
В подтверждении этих невесёлых мыслей, в палату ворвались два санитара с обрезками резиновых труб, ударами которых они, под смех и улюлюканье, щедро награждали беспомощных болящих.
К своему удивлению, в одном из дурдомовских шутников Лёва Давыдов узнал своего земляка и годка, с кем он ещё учился в училище и спал на одних двухъярусных нарах, в учебке на ПКЗ — Витю Кириленко, который вначале перепоясав шлангом и его для порядка, стал потом в него внимательно всматриваться.
— Лёва ты что ли? — наконец после минутного созерцания удивлённо спросил он. — Да быть не может, в гроб краше кладут. Во суки, что с человеком сделали. Потерпи с часок, врачи уйдут и я тебя приду, развяжу, а пока на покури, — и подкурив сигарету дал несколько раз затянуться своему связанному другу.
— Спасибо Витёк, — прошептал Лёва, — а то я уже думал, что мне здесь хана пришла.
После крепкой затяжки в голове у Лёвы запаморочилось и он не заметил, как снова уснул.
2
Проснулся Лёва от того, что кто-то нёс его безвольное тело на носилках, куда-то по полутёмному коридору.