Я был настроен противодействовать всем ради веселья и развлечения. Я думаю, это то, что делают люди, когда им грустно и скучно от жизни.
Райли просто стала моей печальной жертвой, но опять же… к ней было чертовски легко приставать. Действуя ей на нервы и наблюдая за тем, как рушится ее красивый фасад, я испытал лучший кайф в своей жизни. Лучше, чем любые модные лекарства.
Ее ярость и слезы были опьяняющими.
Я легко мог стать зависимым от них – от нее.
Дольше всего мы с Мэддоксом были вдвоем. Мы вдвоем против всего мира. Мы понимали друг друга. Но потом появилась Лила и перевернула всю жизнь Мэддокса с ног на голову своим нахальством и вздорным поведением. Он защищает ее, и она стала одной из нас. А значит, Райли тоже стала одной из нас.
Поэтому я должен быть вежливым. Больше не могу запугивать своего врага.
Мои мысли возвращаются к сцене, свидетелем которой я только что стал. Каменный кулак сжимает мои легкие, оставляя после себя тупую боль. Я провожу рукой по груди, пытаясь хоть немного ослабить давление. Но ее крики… блин.
Ее раненые и мучительные крики до сих пор звучат в моих ушах.
Я никогда раньше не видел Маленькую тихоню такой сломанной.
И по какой-то причине… меня это чертовски беспокоит.
***
Две недели спустя
Мой телефон звенит сообщением от Лилы.
Райли уже поела?
Я отправляю ей короткое сообщение в ответ, направляясь к их квартире. Лифт снова сломался, и мне пришлось подниматься по лестнице…
Я сейчас принесу ей обед.
Спасибо, отвечает она. Я кладу телефон в карман, не отвечая.
Я не стучу в дверь, потому что знаю, что Райли не ответит. Поэтому я просто использую запасной ключ, который оставила мне Лила, отпираю дверь и вхожу внутрь. В квартире темно. Все шторы опущены, не позволяя лучам солнечного света проникнуть внутрь.
— У меня обед, — кричу я, чтобы заявить о своем присутствии. — Это сэндвич с индейкой. Получил это из того места, которое тебе нравится. Я даже попросил их добавить медовую горчицу.
Никакого ответа.
Со вздохом я кладу ей сэндвич и направляюсь в ее спальню. Дверь приоткрыта, и я заглядываю внутрь. Райли свернулась в своей кровати под несколькими слоями одеял.
— Я не голодна. — Ее слабый голос надломился. — И я слишком устала, чтобы сражаться с тобой. Не сегодня, Беннетт.
Я проталкиваюсь внутрь, игнорируя ее слабую попытку прогнать меня.
— Ты также не ужинала вчера вечером.
После расставания Райли переживает полный эмоциональный срыв. Она идет на урок, затем возвращается только для того, чтобы запереться в своей комнате. В абсолютной темноте. Она вяло ходит и почти не ест. Лила была с ней, постоянно охраняя подругу. Но два дня назад ей позвонили и сообщили, что ее бабушка госпитализирована.
Поэтому они с Мэддоксом вернулись на Манхэттен.
А Лила возложила на меня заботу об унылой Райли.
— Уходи, Колтон, — умоляет она, ее слова едва слышны.
— Извини, я не могу этого сделать. — Я оставляю тарелку на ее тумбочке и сажусь на край ее кровати. Я пытаюсь стащить с ее лица кашемировое одеяло, но Райли держится крепко. Я слышу тихое разочарованное рычание и не могу не ухмыльнуться. Это всего лишь рычание котенка, и неужели она действительно думает, что у нее хватит сил сразиться со мной? Я вешу чуть больше 200 фунтов, а Райли — максимум 100 фунтов. Если мы будем играть в перетягивание каната с ее одеялом, она проиграет. Если только я не позволю ей победить.
— Тебе придется потерпеть еще несколько дней, пока Лила не вернется, — сварливо говорю я ей.
— Мне не нужна чертова няня.
Теперь она ведет себя как ребенок. Я закатываю глаза.
— Я не нянька, Маленький Цветочек.
Райли выглядывает из-под одеяла. Ее волосы растрепаны, распущенные пряди падают ей на лицо, скрывая от меня взгляд на нее.
— Тогда что ты делаешь?
Это хороший вопрос. Потому что я… не знаю. Ну, черт.
— Почему ты здесь? — устало спрашивает она, ее глаза красные и опухшие.
— Потому что Лила попросила меня быть здесь.
В ее груди сотрясается прерывистое дыхание.
— Иди к себе.
— Я не могу, — ворчу я. — Потому что, если я уйду, Лила разозлится. А если она разозлится, Мэддокс надерет мне задницу.
Ее бледное лицо искажается в гримасе.
— Я не хочу, чтобы ты был здесь из жалости, Беннетт, — устало говорит она. — Если ты вообще на это способен.
Внезапно я чувствую раздражение.