— Назови мне одну вещь, которая тебя злит.
— Хм. Высокомерие. А у тебя?
Я жую внутреннюю часть щеки.
— Предатели. Что тебя пугает?
— Чувство бессилия. — Он сглатывает, и на его лице появляется душераздирающее выражение. — Я уже был в таком состоянии, когда у меня впервые забрали Наоми. Как она вцепилась в мою рубашку, плакала и не хотела отпускать. Она не понимала, что происходит, почему ее разлучают со старшим братом. Это меня пугает. Ощущение полного бессилия. Я не смог защитить ее от этой боли.
Я тянусь к нему, обхватывая пальцами его руку.
— Ты сам был еще ребенком, Грейсон. У тебя не было выбора. Это была не твоя вина.
Грейсон натянуто улыбается.
— Скажи это пятнадцатилетнему мальчику, который все еще злится на несправедливость всего этого. Что тебя пугает?
Я моргаю. Я не ожидала, что он задаст мне тот же вопрос, и теперь, когда он это сделал, я не знаю, как на него ответить. Что меня пугает? Я никогда об этом не думала.
Я не знаю…
Я боюсь пауков и всего, что ползает или скользит.
Я боюсь океана, неизведанного, живущего в глубокой воде.
Я боюсь…
— Гроза, — дрожащим голосом говорю я ему.
Потому что меня никогда во время них никто не держал. Потому что я всегда была одна, прячась под одеялами в темноте, слушая гром, проносящийся по темнеющему небу, сильный ветер, сотрясающий мои окна, дождь, барабанящий по крыше.
Я помню пятилетнюю Райли — ее первый ураган.
Бегу в спальню родителей, стучу в дверь и рыдаю от страха. Дверь открылась, и она упала в объятия матери, молча прося об утешении.
Только для того, чтобы она отвела пятилетнюю Райли обратно в ее комнату, заперев за собой дверь. Чтобы она больше не могла их потревожить.
Я боюсь остаться… одинокой. Во тьме.
Но я не говорю об этом Грейсону.
Я наклоняюсь к нему и удивленно моргаю, когда улавливаю запах моего любимого мыла.
— Ты пахнешь, как я, — поддразниваю я, меняя тему.
Грейсон издает фальшивый раздраженный звук в глубине своего горла.
— У тебя много девчачьих штучек, — объясняет он, запуская пальцы в все еще мокрые волосы. — Вместо этого я использовал ванильное мыло.
— Ты называешь меня Златовлаской… может быть, мне следует называть тебя Ванильным мальчиком.
— Ты бы не посмела.
— Ванильный мальчик, — дразню я.
Я не знаю, откуда взялась эта сторона Райли, которая протащила мальчика в свою спальню и так свободно его дразнит. Но есть что-то в Грейсоне, что заставляет меня чувствовать себя комфортно рядом с ним.
Почти как инстинкт, подсказывающий мне, что я могу ему доверять.
— Ванильный мальчик звучит так… просто и ванильно, — сварливо жалуется Грейсон.
— Ты хочешь сказать, что ты не любитель ванили? — Мои щеки заливаются румянцем, когда я понимаю, что только что сказала. И тут ты заткнись, Райли.
Его глаза сужаются на мне.
— Ты не знаешь, какой я любовник, Райли, — хрипит Грейсон, его голос становится более глубоким и хриплым.
Я придвигаюсь к нему ближе, пока наши колени не соприкасаются, а наши голые руки не соприкасаются друг с другом.
— А что, если я захочу это узнать? — шепчу я, слегка задыхаясь.
Наши взгляды встречаются.
В груди у него сбивается прерывистое дыхание.
Мой пульс ускоряется.
Стук.
Стук.
Стук.
И тогда мы оба движемся одновременно. Как будто невидимая нить тянет нас вместе. Неоспоримая сила.
Я наклоняюсь к нему, мои руки приземляются на его широкую мускулистую грудь. У меня перехватывает дыхание, когда его пальцы сжимаются под моим подбородком, запрокидывая мою голову вверх. Я сжимаю бедра вместе, желание скапливается в глубине живота от интенсивности его темного взгляда.
Грейсон очень нежно приближает свой рот к моему.
У меня вырывается едва слышный вздох.
В тот момент, когда наши губы соприкасаются, так мягко, так нежно… легкое прикосновение, такое ощущение, будто в моем животе порхают тысячи бабочек, и все мое тело оживает.
Грейсон не целует меня, как Колтон. С похотью и разочарованием, жестко и дико.
Нет, он целует меня так, словно я сделана из стекла. Как будто я особенный человек, которым стоит дорожить. Его губы опытны, но неуверенны. Медленные. Не торопясь изучает изгибы моего рта. Его большие пальцы скользят по моим щекам, его поцелуи становятся глубже. Мое сердце колотится, когда он дразнит меня своим языком, облизывая уголки моих губ, нежно требуя войти.
Мои губы приоткрываются, и затем его язык проникает в мой рот, пробуя меня на вкус.
— Райли, — стонет Грейсон мне в губы, и у меня кружится голова, я задыхаюсь и стону в его поцелуй, который вскоре становится отчаянным.