Куда же деваться?
Я сажусь на ступеньку, а слезы у меня сами льются из глаз.
"Хорошо было деду, - думал я, - случится какое горе, запрячется в чуланчик и плачет себе тайком, а тут и угла такого нет, где бы можно путем поплакать. А что, если пойти в цирк и поклониться в ноги Жиколье, как учила бабушка? Небось возьмет его жалость".
Дедушка тоже много раз за шиворот выкидывал меня из дома, а после поклонов опять принимал. Жиколье ведь тоже не каменный. Войду за кулисы, найду Жиколье и, как, бывало, перед дедом, упаду на колени.
Когда я пришел в цирк, то меня не пустили не только за кулисы, а даже на порог входных дверей. Билетерша сказала, что Жиколье не велел впускать. Кое-как удалось уговорить билетершу, чтобы она вызвала к дверям Жиколье. Жиколье, увидев меня, закричал:
- Какое вы имеете право вызывать меня по разным пустякам?
И тотчас же приказал сторожу вытолкать меня в шею.
А что сторож? Сторож человек маленький, что ему прикажут, то он и сделает. Понятно, он в точности исполнил приказание Жиколье. Мне ничего не оставалось делать, как снова вернуться на вокзал, где коротал минувшие ночи.
- Мальчик, куда идешь? - встретил меня дежурный, стоявший учдверей вокзала.
Я покраснел до корней волос и промямлил что-то вроде:
- Там у меня мама. Если сейчас к ней не вернусь, она подумает, что я заблудился.
Дежурный оглядел меня с ног до головы и, не обнаружив ничего подозрительного, пропустил в вокзал.
Только я успел примоститься на жестком дощатом диване, ко мне подсел милиционер и почти по-приятельски похлопал по плечу:
- Ну, дружище, куда думаем ехать?
От его вопроса меня бросило в жар. Вспомнив, что Семен Иванович уехал в Москву, я ему назвал этот город.
- Ух ты, как далеко едешь! - удивился милиционер. - А кто у тебя там живет?
- Семен Иванович.
Милиционер расспросил, кто такой Семен Иванович, поинтересовался, что лежит в моем чемодане, пощупал мой выходной костюм для арены, извинился и отошел в сторону. Укладывая костюм на прежнее место, в его кармане я нащупал какую-то бумажку и, когда вытащил, чуть не подпрыгнул на месте. Это были деньги. Перед выходом из цирка я, по совету уборщицы тети Груняши, положил их туда на черный день. Поняв теперь, что такое черный день, я разделил эти деньги на две части, на одну тут же купил в буфете пряников, а другую опять положил в чемодан.
Наевшись досыта, я поставил под диван чемоданчик, концертино в футлярчике положил под голову и начал дремать. Но на вокзале не балуют сном. Едва я успел закрыть глаза, как закричали:
- Граждане, подберите с проходов мешки и чемоданы, начинается уборка!
И неподалеку от меня раздается голос:
- Мальчик, опусти на пол ноги, спать на диванах строго воспрещается.
Я быстро вскочил с дивана, потянулся за своим чемоданом, но его там не оказалось. Прошелся по рядам пассажиров, оглядел все их вещи, нигде чемодана не было видно. Куда же он девался?
- Дяденька, вы не знаете, где мой чемодан? - спросил я у человека в красной фуражке.
- Не знаю, я за твоим чемоданом не следил, - сердито буркнул он и равнодушно отошел.
До самого утра я искал свой чемодан, переспросил почти всех пассажиров, но никто его, к сожалению, не видел. А утром один седоусый мужчина, наблюдавший за моими поисками, сказал:
- Эх, паря, видно, что с возу упало, то пропало.
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
В каждом городе очень много улиц, они идут в самых различных направлениях, но, как бы они ни были расположены, беспризорника обязательно приведут на базар. Вот и я толкался, толкался бесцельно по улицам и, сам не знаю как, очутился около базара. Как только я вошел в ворота базара, тут же ко мне подлетели два здоровенных парня и в один голос спросили:
- Что принес продавать?
- Ничего, - сказал я.
- Ты не бойся нас, показывай товар.
Один из них бесцеремонно расстегнул мое пальтишко, ощупал меня всего, убедившись, что действительно у меня ничего не было, а концертино их, видимо, не интересовало, оттолкнул меня в сторону:
- Валяй своей дорогой.
Когда парни отошли, я подумал: "Правда, не продать ли с себя чего-нибудь, хотя бы пиджак". Кинулся за парнями, но их уже и след простыл. В стороне я увидел людей, толпившихся около мальчугана, который, размахивая руками, что-то кричал. Сквозь шум многолюдной толпы нельзя было разобрать, что он кричал, но, видимо, говорил очень смешное, потому что толпа то и дело закатывалась смехом. Когда я протискался сквозь эту толпу, то увидел цыганенка в наглухо застегнутом пиджачке и больших штанах, подпоясанных почти под мышками.
- Не скупитесь, люди, сыпьте в шапку гривенники, за них вы дом не построите, корову не купите, а я за гривенник и на голове и на пузе спляшу.
Цыганенок, обойдя с шапкой своих зрителей, вернулся на середину круга и крикнул:
- Музыку!
Из толпы вышла в драной плюшевой шляпе девочка и стала напевать "Сербиянку". Почему-то мне прежде всего бросилась в глаза шляпа, а как только цыганенок вышел на круг, толпа вытеснила меня, поэтому, кроме макушки шляпы, я ничего не видел.
Голос у девочки был мелодичный, приятный и мне показался очень знакомым.
- Иха! Давай, давай, чернявый! - выкрикивала она. - Не жалей ботинок, все равно их пора выкидывать.
И цыганенок действительно не жалел их, усердно топал ногами. Когда я снова протиснулся на середину круга, то сразу остолбенел. На этой девочке был надет пиджак от моего циркового костюма.
- Костюм, костюм мой!.. - закричал я, обращаясь к публике, будто на базаре знали о моей пропаже.
Я моментально бросился к девочке и схватил ее за плечи. Когда девочка обернулась, я был поражен. Передо мной стояла Люся Кравцова. Мы некоторое время смотрели друг на друга, не зная, что сказать, а потом Люся не то с радостью, не то с удивлением произнесла:
- Ванятка!
А я... я ничего не мог ей ответить. В мое горло закатился какой-то черствый ком, который я никак не мог проглотить. Глаза застлало слезами.
- Ванятка, - еще раз повторила Люся.
Я попытался ей тоже что-то сказать, но вместо ответа заплакал навзрыд, а когда вспомнил о нашем зареченском законе, то уже было поздно, мои слезы все равно уж увидели все.
В то время, когда я плакал, из толпы выскочил ободранный, в рыжих сапогах киргизенок и прокричал во все горло:
- Концерт битты, музыка кетты. Кто не понял, расскажу по-русски: концерт кончился, музыка ушла, значит, можно расходиться по домам.
- Что же это, цыганенок деньги собрал, а поплясать как следует не поплясал! - выкрикнул кто-то из толпы.
- Кто хочет досмотреть цыганенка, приезжайте в Ташкент, он там всю зиму будет плясать, - ответил киргизенок.
Толпа загоготала.
Мы с Люсей вышли из круга и присели около какого-то ларька.
- Ванятка, братик ты мой, где ты сейчас, как живут твои зверята? С кем ты работаешь? - нежно говорила Люся. - Наверное, все учишься в школе!
- Выгнали, - наконец-то вырвалось у меня первое слово, выгнали меня из цирка, - с грустью повторил я.
- Как! За что?
Я немного помолчал и затем от начала до конца рассказал все, что со мной произошло в цирке.
- Ну, и наплевать, - сказала Люся. - Пойдем в нашу труппу, обижен не будешь. Смотри, у нас какие артисты, - и она показала на худенького цыганенка, прикручивавшего проволокой свои разлезшиеся ботинки, и на толстенького, но плотного, как сбитень, киргизенка.
Тот сразу же сообщил мне, что жалко, нет у него лошади, на ней он показал бы, на что способен.
Я спросил Люсю, что случилось, где ее отец.
- Нет его, - вздохнув, сказала она, - вот уже полгода как его похоронили.
- А мать?
- Мать? - скривив губы, сказала Люся. - Мать собрала весь отцовский реквизит и уехала. Она при отце не могла меня видеть, а после его смерти зачем я нужна ей... Ну ладно, об этом после. Петька, - обратилась она к цыганенку, - сколько денег собрал?