Шеринг побледнел еще больше, его начал потряхивать мелкий озноб. Однако губы его были плотно сомкнуты, и он ни разу не застонал.
— Молодец, — похвалил Кремнев. — Настоящий воин.
Шеринг заставил себя усмехнуться.
— Да уж… Кстати, насчет домика в Карелии — это я на полном серьезе… А если ногу мне сохраните, исполню второе ваше желание. Конечно, в рамках разумного.
— У меня нет разумных желаний, — с иронией ответил Егор. — Я маньяк.
— Но даже у маньяков бывают безопасные для окружающих желания. Должно быть такое и у вас.
Егор на секунду задумался и кивнул:
— Есть полезное желание. Хочу, чтобы таких, как ты, совсем не стало.
Егор вновь склонился над раной и тщательно ее осмотрел. Рана вспухла по краям и сочилась сукровицей.
— Ну, этого не дождетесь, — хрипло сказал Шеринг. — Такие, как я, будут всегда. Потому что мы — соль земли. Подумайте еще, время у вас ecть.
— Ошибаешься, Моня, — проговорил Егор, подтягивая к себе металлический кейс.
Он открыл кейс и достал упаковку одноразовых шприцев, пузырек с какой-то жидкостью и пузырек с желтым порошком.
— Времени, его всегда в обрез, — продолжил Егор, открывая пузырек. — Особенно в моей профессии. В любой момент — бац! — и ты уже там. А там за все спросят.
Кремнев начал обрабатывать края раны перекисью водорода, и Шеринг дернулся.
— Тихо-тихо, — сказал Егор. — Не так уж это и больно.
Шеринг разомкнул запекшиеся губы и выдохнул:
— Вас… спросят. А я атеист.
Олигарха снова передернуло — то ли от боли, то ли от усиливающейся лихорадки.
Кремнев, занимаясь раной, кивнул:
— Вот-вот. И за это тоже спросят. — Он осторожно промокнул рану тампоном. — Отличная дырка. Ну просто прелесть что за дырка.
— Я рад, что вам нравится, — отозвался, стиснув зубы, Шеринг. — Но хотелось бы услышать что-нибудь… более… дельное.
— Дельное? Запросто. Кость не задета. Мастерство, как говорится, не пропьешь.
— Это вы о себе?
— Конечно.
Шеринг вновь дернулся и зашипел от боли.
— Вильгельм Телль хренов, — тихо пробормотал он.
Егор промокнул рану, убрал тампон и взялся за шприц. Шеринг следил за его действиями с опаской.
— Вот вы меня ранили, — проговорил он, превозмогая боль. — А если что, как я побегу?
— Как-нибудь, — не поднимая головы, ответил Кремнев. — Главное, чтобы недалеко. Сейчас будет больно.
— Можно подумать, что до этого мне не…
Егор воткнул шприц чуть повыше раны, и Шеринг едва не вскрикнул. Его лоб покрылся испариной. Кремнев начал медленно вводить лекарство.
— Как… неприятно, — выдохнул Шеринг.
Олигарх поджал губы, отчего лицо его стало напоминать страдальческую маску.
— Сейчас будет легче, — пообещал Егор.
Щеки Шеринга своею бледностью напоминали известку. Испариной покрылось уже все лицо. Дрожь перешла в приступ безудержной крупной лихорадки.
— О, да ты, я вижу, совсем скис, — констатировал Егор, взглянув на олигарха.
Он вынул иглу и промокнул ранку ватным тампоном. Затем поднялся и направился к одежному шкафу. Порывшись в шкафу, он нашел плед, вернулся и заботливо укрыл им лихорадочно дрожащего Шеринга.
— Благодарю, — пробормотал тот, кутаясь в плед. — Долго меня еще так будет… трясти?
— Нет, — заверил его Кремнев. — Завтра будешь как огурчик.
— Это… вряд ли.
— Попомни мое слово. Это не первая рана в моей жизни. Главное, чтобы в рану не попала инфекция, а остальное — ерунда. Слопаешь кусок мяса, и через пару дней от раны не останется и следа.
— Надеюсь… что… так и будет…
Шеринг закрыл глаза и вскоре задремал.
Командировка обещала стать захватывающей. За всю свою жизнь Мария Коломеец еще не забиралась так далеко от дома. Да и само название конечного пункта звучало как строка из какого-нибудь детективноромантического фильма. Марии почему-то вспомнился «Мальтийский сокол» с Хамфри Богартом. Еще она вспомнила о своем любимом художнике Микеланджело да Караваджо, который прятался на этом острове от преследований кредиторов и карательным органов. Он тут даже написал несколько знаменитых полотен и, кажется, был посвящен в рыцари.
Возможно, Мария что-то путала, но это было не важно. Важно было то, что отныне — с этой вот командировки — для нее, в сущности, начиналась новая жизнь.
Она была рада отъезду из Москвы и по другой причине. Ухаживания полковника Уколова вначале польстили Марии. Он был мужчина симпатичный и вполне обаятельный. Настоящий полковник!