В известных приписках к летописи царь Иван ярко живописует правление Сильвестра. «Некий священник», служивший в церкви Благовещенья у царского двора, «бысть яко всемогий, вся его послушаху и никто же смеяше ни в чем же противитися ему ради царского жалования: указываше бо и митрополиту… и бояром, и дияком» и т. д.489. Впадая в полемическое преувеличение, царь утверждал, что поп-невежа склонен был «спроста рещи, всякия дела и власти святителския и царския правяше, и никтоже смеяше ничтоже сътворити не по его велению, и всеми владяше, обема властми, и святителскими и царскими, якоже царь и святитель…»490. Могущественный временщик, объединивший в своих руках духовную и светскую власти, – таким предстает Сильвестр в рассказах Грозного. При всей тенденциозности подобных рассказов в основе их лежит один несомненный факт: во второй половине 50-х гг. Сильвестр оказывал всестороннее влияние на управление государственными и церковными делами.
Покровительство Старицких удельных князей, дружба с князьями Оболенскими и Ростово-Суздальскими и, наконец, широкая раздача думных чинов и земель титулованной знати доставили Сильвестру ту прочную поддержку со стороны Боярской думы, в которой и заключается секрет «всемогущества» благовещенского попа. Вновь созданная комбинация политических сил носила вполне устойчивый характер, поскольку в ней были представлены все без исключения влиятельные группировки Боярской думы.
Наряду с поддержкой со стороны Боярской думы причиной всемогущества скромного священника-разночинца было исключительное влияние его личности на молодого царя Ивана Васильевича.
Первый воспитатель и «дядька» царя Иван Челяднин не оказал на ребенка никакого влияния. Великий князь, будучи мальчиком, отчаянно безобразничал. С ватагой сверстников он топтал конями народ на рыночных площадях, сбрасывал с высоких теремов «тварь бессловесную», а в 14 лет «начал человеков уроняти»491. В то время когда царю исполнилось 17–18 лет, большое влияние на него стал оказывать Сильвестр, его первый духовный учитель492. После разрыва с наставником Иван Васильевич дал ему нелестное прозвище «попа-невежи». Прозвище было довольно удачным: в личности Сильвестра крайний фанатизм сочетался, как то часто бывает, с умственной ограниченностью. Протопопу нередко являлись божественные видения, он слышал «небесные голоса». Его рассказы и убежденность оказывали потрясающее действие на молодого царя493. Именно Сильвестр заронил в душу Грозного искру религиозного фанатизма.
Иностранцев поражали многие привычки московского государя, отличавшегося в молодости могучим телосложением и высоким ростом. Царь чуждается грубых потех, не очень любит охоту, зато находит удовольствие в богослужениях; «он, бесспорно, очень усерден в своей вере», – писал один англичанин из Москвы494.
За короткое время Иван приобрел обширные познания в Священном Писании. Впоследствии даже противники признавали его высокообразованным богословом495. Подчинившись авторитету Сильвестра, царь ревностно исполнял все церковные обряды496. Вскоре ему также стали являться божественные видения. Так, накануне решающего штурма Казани двадцатитрехлетний царь явственно слышал в ночи «как бы Симонова монастыря звон»497. Позже царь Иван откровенно признавался, что в свое время подчинялся своему наставнику «безо всякого рассуждения»498.
Годы всевластия Сильвестра были временем крайнего религиозного фанатизма. Правители использовали фанатизм черни, чтобы избавиться от неугодных им лиц. Агенты Сильвестра натравили толпу на коломенского епископа Феодосия, который лишь случайно избежал гибели499. Большим почетом пользовался в Москве в те годы знаменитый юродивый Василий Блаженный, смерть которого в 1556–1557 гг. была отмечена в официальных записях Разрядного приказа. Юродивого похоронили в Троицком монастыре в присутствии официальных лиц при громадном стечении народа500.
* * *
Дворянский кружок Адашева занимал в правительстве Сильвестра подчиненное положение. Многолетняя кровавая война с казанцами надолго отвлекла внимание Адашева от внутренних преобразований. Лишь добившись полного успеха в восточной войне и упрочив положение при дворе, он смог вернуться к осуществлению программы реформ, выдвинутой им в 1549–1551 годах. Вслед за упорядочением местнической практики правительство Адашева предпринимает попытку преобразования местной системы управления и реформирует отжившую систему «кормлений».