Тот без энтузиазма встал рядом с Сашкой, видимо, понимал: если парни требуются покрепче, то и работа будет потяжелее.
— Нина, — обратился бригадир к помощнице, — бери их на разворотку, покажи, что надо делать.
Сашка и Ленька пошли за Ниной к небольшому бассейну, от которого тянулись водные дорожки. С одной стороны он был отделен от них высоко поднятыми мостками. «Чтоб бревна проходили», — пояснила Нина. С другой стороны поднималось что-то вроде стенки метра полтора высотой. На стенку выходила лента цепного транспортера, по нему бревна подавались с нижнего склада сюда, на верхний.
— Нижний склад на реке, туда плоты подходят, — рассказывала Нина. — Там их расчаливают и подают транспортерами к нам, на верхний склад.
Она подошла к щитку на столбе и нажала черную кнопку, транспортер лязгнул цепью и натужно загудел. Над стенкой показался толстый шершавый комель, бревно на секунду зависло и, теряя равновесие, ухнуло в бассейн. За ним полезло второе, третье…
У Нины в руках багор, им она ловко цепляла бревнины, подкручивала, разворачивала их и направляла под мостки к окорочному цеху. Сквозь грохот транспортера и шум падающих бревен она кричала им, что лесины должны плыть по дорожкам только вперед вершинами, комель барабан плохо захватывает, нужно разводить зазор, а это остановка машины.
Всех делов на развороте — поворачивать хлысты в бассейне. С нижнего склада они идут по-разному — какой вершиной, какой комлем. Вот их и надо все вершинами развернуть и направить на дорожки, а если те забиты — собрать в щетку у края бассейна.
Нина успевала давать пояснения и одновременно поворачивать идущие комлем лесины, толкать их к дорожкам, собирать в щетку. И все это спокойно, без суеты.
— Поняли?
Ленька и Сашка согласно закивали головами.
— Ну тогда работайте!
Верно говорится — без сноровки и лаптя не сплетешь. Два здоровых парня метались по мосткам, пытаясь развернуть комлястые бревна, да куда там! Лесины не слушались, валились одна на другую, норовили встать поперек дорожек. Иная пулей пролетала под мостками, и Сашка едва успевал выдернуть багор из ее жесткой морщинистой спины, чтобы не полететь в воду. Иная, шлепнувшись со стенки, застывала посреди бассейна, и ее невозможно было сдвинуть с места. А следом лезли и лезли новые бревна…
Тут уж не до разворачивания — толкали абы как, лишь бы очистить бассейн. Прибегал бригадир, матерился, перекрывая грохот бревнотаски, опять убегал. Приходила на помощь Нина, сразу наводя порядок на воде, но его ненадолго хватало.
Солнце зноило, пот заливал глаза. Вот это разворотка! Сашка с завистью поглядывал на Одессита и Сергея Ивановича — они неспешно ходили по мосткам вдоль дорожек и баграми проталкивали послушные бревна к приемным окнам цеха.
«Хорошо им, — думал он, — бревнышки сами плывут… И чего я вылез!»
Внезапно транспортер остановился, оглушил тишиной. Перекур. У бытовки стоял железный ящик с песком и длинная скамейка. На стене красной краской надпись: «Место для курения». Бригадир зарядил наборный мундштук памириной:
— Первый упряг кончился, кури, ребята, двадцать минут.
— Упряг? Что такое упряг? Кто кого запряг? — хохотнул Ленька.
— Упряг — слово старинное. — Бригадир сладко пососал мундштук. — Рабочий уповод, от одного роздыха до другого. Испокон веку у нас так говорят. Пока дерево прет — не отойдешь в одиночку покурить. Если отдыхать, то всем сразу. Прошло два часа с начала смены — первый упряг кончился, перекур. Отдохнули — и второй упряг, еще два часа, до обеда. Так и идет…
— Да… — неожиданно внятно протянул Одессит и почти без акцента добавил: — Впряглись…
— Такая уж тут жизнь. Как говорится — доска, треска и тоска!
Все заинтересованно посмотрели на бригадира, и тот пояснил:
— Присловье у нас, архангельских, такое. По этому присловью те, кто здесь когда-то мантулили, в любом конце Союза друг дружку узнают. Спросят тебя, к примеру: «Был в Архангельске, баланы-бревна, значит, чалил?» Ты в ответ: «Был, как же?» — «Ну и как там жизнь?» А ты: «Да сам знаешь — доска, треска и тоска!» Сразу видно, что свой. Ладно, мужики, закуривай еще по одной, — бригадир достал из пачки новую сигарету, — а там и за багры.
«Ну, доска — это понятно, — размышлял Сашка, — здесь кругом одни доски, по ночам уже снятся. О треске тоже верно сказано, в магазинах ее — завались: и жареная, и пареная, и холодного копчения, и печень ейная, проклятая, в масле. Аж глядеть тошно! Но тоска-то почему? Живется здесь весело… А впрочем, все мы кто по дому, кто по человеку, кто по городу тоскуем. Вот и выходит — доска, треска и тоска».