Но очень хотелось посмотреть, что за муж у Татьяны, какой жених у дочери, а главное — какая она сама? Его поезд вечером, время есть.
В два часа он снова был у знакомого домика, но на автобусную остановку не пошел, а спрятался в подъезде двухэтажного дома напротив…
К радиатору нарядной «Волги» с кольцами на крыше прилепилась большая кукла в фате и подвенечном платье. Из машины вылез жених — черный костюм, галстук душит тонкую шею. За ним — стройная светлая девушка, красивая, как все невесты. Он понял — дочь. Татьяна, бывшая жена Александра, трижды поцеловала молодых, вытерла слезы. Потом к его дочери подошел, видно, тот, кого она теперь, да и всегда, называла отцом. Радостная Оля, как лебедиными крыльями, взмахнула рукавами белого платья, обняла родителей, поцеловала того и другого.
Грустно стало Александру Степановичу оттого, что сейчас дочь и на минуту не вспомнит о нем. Жених бережно провел невесту через толпу зевак. Даже в этой толпе ему — отцу! — нельзя находиться.
Шумела свадьба. Из открытых окон домика доносились крики «горько!». Он достал из кармана не выпитую в дороге чекушку, высосал ее из горлышка. Внутри отмякло, даже глаза повлажнели:
— Дай бог тебе всего, дочка…
Он медленно уходил по опустевшей улице, в конце ее, между домами, клонилось на закат большое медное солнце. За спиной затихали свадебные песни…
Его направили на комиссию, где три врача быстро признали его хроническим алкоголиком. Суд проходил по-домашнему мирно. Судья говорил о вреде алкоголя, о том, что закон предусматривает в подобных случаях применение принудительных мер медицинского характера и что меры эти представляют собой важное звено в системе действий по борьбе с пьянством и алкоголизмом, а также с порождаемой ими преступностью.
Находившийся тут же член медицинской комиссии, дополняя судью, напоминал о необходимости противоалкогольного лечения на самых ранних стадиях заболевания, подчеркивал, что оно является не наказанием, а гуманной во всех отношениях мерой, направленной на сохранение здоровья осужденного. И так далее…
Александр Степанович сокрушенно соглашался и с судьями, и с врачом. Приговор гласил: два года принудительного лечения.
Однако менты оказались не дурее его. Месяцев через пять в тот, первый ЛТП наехал опер. Вызвал Сашку и спрашивал, а вернее, допрашивал о делах на товарной станции. После беседы с опером он отправился не в отрядный барак, а в одиночную камеру штрафного изолятора. Малое время спустя опять был суд, теперь уже без врачей. Ему дали четыре года. В решении суда не забыли упомянуть о принудительном лечении. «Заболел» на свою голову…
В колонии его время от времени пичкали какими-то таблетками, но он научился не глотать их, пряча за щеку или под язык. Фельдшеру все равно, выпил ты лекарства или нет, он отметку в журнале сделает, и ладно.
Привычно шелестели годы, замаячил конец срока — звонок, и опять незадача! Пронесли ребята в зону три бутылки водки, и Сашка сильно, с отвычки-то, запьянел. Проснулся в карцере… Из лагеря его прямиком отправили сюда, в четвертый ЛТП, долечиваться. Досадно… Хотя жизнь здесь не плоше, чем в колонии, разве что забор пониже, да чифир пожиже…
— А ты, — Бугор повернулся к Юрику, — как надоест тебе здесь таблетки глотать, подавай заявление: прошу перевести меня в ИТК общего режима для дальнейшего трудового перевоспитания.
— Что такое ИТК? — полюбопытствовал Седой. — Может, и мне туда попроситься? — Вечно он дурачком прикидывается.
— ИТК — исправительно-трудовая колония, — под общий смех пояснил Бугор.
С соседнего объекта к воротам потянулся первый отряд. Вокруг жилой зоны стоит забор капитальный, а объекты, вроде ихнего, огорожены колючей проволокой на столбах, по периметру охрана прохаживается. Алкаши сами себя огораживают: сначала вкопают столбики, натянут колючку вокруг пустого места, а уж потом в этом загоне работы начинаются.
Бригадир пудовым кирзачом вдавил окурок в землю.
— Шабаш, ребята, айда обедать!
В бане видели: у него на правой ноге, возле самых пальцев, выколото: «Не спешите на работу», а на левой в том же месте: «А спешите на обед!»
У ворот, тоже из колючей проволоки, отряд построили, пересчитали и — в жилзону. К полудню ветер разогнал серые облака, прояснилось.
4
Оставив Кольку и Мишку в маленьком дворике допивать шафран, Юрик поспешил на работу. Через небольшой пролом в солидном заборе из бетонных плит он проник на широкий двор, загроможденный ящиками с оборудованием, стопами рулонов бумаги, накрытых серым брезентом, контейнерами и прочим добром, всегда скапливающимся во дворах больших и малых предприятий.