Воскресным вечером — он всегда уезжал так, чтобы прямо с поезда попасть в институт на занятия, — Таня провожала его на маленький вокзал. Собственно, это и не вокзал, а железнодорожная станция, каких много на бесконечных российских магистралях.
Кирпичное здание любовно выкрашено желтой клеевой краской, под высокими окнами — аккуратный палисадничек с цветочными клумбами и чахлыми деревцами. По асфальтовому перрону, замусоренному подсолнечной шелухой, прохаживается милиционер. На темно-красных пакгаузах из вагонки метровые белые надписи: «Не курить» и «Камера хранения». Водонапорная башня наступила каменной ногой у самого полотна, ее обшитый досками бак возвышается над разноглазым семафором. Когда состав тронулся, Колька подумал, глядя на уходящие в темноту станционные постройки, что ему здесь будет хорошо…
Если бы свой день рождения Сережка Щербаков отмечал, как обычно, в общежитии, то Колька не принял бы приглашения. В общежитии, — значит, на всю ночь дым коромыслом. Но решили собраться в кафе «Тополек», неподалеку от института. И без девчат, по-мужски посидеть, поговорить. А то ведь у девок на языке лишь танцы да тряпки, а на уме — одни мужики.
Кормили в этом кафе хорошо и дешево, бутылки же можно было принести с собой, заказав, для видимости и чтобы буфетчица не ворчала, по стакану красного.
Очнулся он в милиции. Ничего толком не помнил, хоть убей. То есть помнил, как пришли в «Тополек», с мороза ахнули сразу по граненому стакану, пытались петь под Сережкин магнитофон, приглашали танцевать девчат, сидевших за соседним столиком, что-то кричали…
Старший лейтенант, оформлявший протокол, рассказал Кольке, как сначала они дрались в кафе, потом на улице приставали к прохожим, сцепились с дружинниками, пытавшимися их остановить.
Ему, Сережке Щербакову и еще одному парню с третьего курса дали по десять суток. Из института их исключили…
Плакала мать, плакала Татьяна, обе наседали на него с упреками. Как будто он это все нарочно сам себе подстроил!
— Ну, теперь тебе здесь делать нечего, переезжай ко мне, — говорила Татьяна. — Устроишься на работу, а там поглядим… Через год восстановиться можно.
— Куда мне там устраиваться и кем?
— Кем? Ты же в армии кочегаром работал, сам рассказывал. У нас там в баню как раз требуются истопники. Оклад хороший…
Он представил ее в белом накрахмаленном халате и себя, каким был пять лет назад — в засаленной робе, с широкой лопатой в черных от угольной пыли руках. Покачал головой…
И опять, как когда-то, он чувствовал себя смешным, беспомощным и глупым мальчишкой в обществе взрослых. Но после стакана, а еще лучше — бутылки вина возвращалась вера в свои силы, не все казалось потерянным. Он восстановится в институте, окончит его, докажет…
И еще — брала ревность. «Не может быть, — кричал он Татьяне, — чтобы за такой женщиной, как ты, никто не ухаживал! Сознайся, ведь кто-то есть? Живешь одна… Да, я приезжал к тебе, что из того? Сомнительный любовник, да и тот исчез. На взгляд мужчин это придает тебе лишь большую доступность. Найдутся подружки, сослуживицы, сведут с достойным человеком. А я кто? Нуль, никто!»
От встречи к встрече такие сцены повторялись, и взгляд Тани становился все более отчужденным. Кончилось тем, что звонким апрельским утром Колька увидел ее идущей по другой стороне улицы — такую красивую! — и не решился окликнуть. Да и зачем, если она сразу же не зашла к нему, как обычно делала, приезжая домой.
Он устроился грузчиком в райпродторг. Самая подходящая работа для пьющего человека. Никакой ответственности, только на ногах держись. Пока можешь таскать из вагона в кузов грузовика ящики с вином, мешки с мукой или сахаром, скользкие половинки свиных туш, говяжьи огузки и рульки — слова тебе никто не скажет. Бывает, и прогуляешь по пьянке, не без этого. Но ведь торговля-то без выходных работает. Суббота ли, воскресенье — вагоны на товарной станции выгружать надо.
Утром проснется такой бесамыга, не то что работать — голову с подушки поднять сил нету. Ну и не выйдет на смену. Бригадир ему по-отечески в шею накостыляет и велит прогул в выходной день отработать. Ему даже и лучше, коли грузчик пьет: он за собой всегда вину знает и ни от какой работы не откажется.
Но уж когда запойный… Мало того что недели три гудит без просыпу, так он и после остановки не сразу на работе появится. Еще с неделю будет отходить, за стенку держаться, отъедаться понемногу. Считай, в месяц влетает это удовольствие, если, конечно, в дурдом не угодит. Там надолго запереть могут…