Существует еще одна важная особенность христианского богословия, приближающая его к области публицистики. В отличие от философии, сосредоточенной на себе, и для которой практическое применение имеет второстепенное значение (для античности философия была еще и своеобразным самоценным искусством), христианская теология в большинстве своих проявлений не замыкается в себе. Ее императивом остается внефи-лософская и сугубо практическая сверхзадача: помочь человеку достигнуть желаемого спасения души. Поэтому она всегда ориентирована на аудиторию (будь то начинающие монахи, сомневающиеся философы или члены Церкви, желающие совершенствовать свои познания) и уже из-за того приближается к публицистике.
Развитие жанра биографии в христианстве началось с первых веков его существования и сразу приобрело особый характер. В античной культуре биография как жанр была хорошо известна, существовало три ее вида:
а) гипомнемическая биография, запечатлевающая в подробностях жизнь известных людей («Жизнь двенадцати цезарей» Светония);
б) прославление (энкомий) или порицание (псогос), риторические виды биографии с характерным эмоциональным напряжением (пример энкомия — «Агрикола» Тацита, пример псогоса— «Александр, или Лжепророк» Лукиана);
в) моралистическо-психологический этюд (впервые встречается у Плутарха)[87].
В христианской агиографии также принято выделять три вида биографий святых: акты, мученичества (мартирии) и жития (биосы)[88]. Акт является документальной записью допроса христиан языческими властями, где показывается мужественное свидетельство о собственной вере. Для него характерны лаконичность, отсутствие каких бы то ни было авторских добавлений («Мученичество святого Иустина Философа»). Мартирии (мученичество; дословный перевод — свидетельство) представляет собой рассказ очевидца мученической кончины христианина (например, «Мученичество святого Поликарпа Смирнского»). Так как первые века христианства оказываются и самыми опасными для его последователей, то к наиболее древним христианским биографическим жанрам относятся акт и мартирии. Но под воздействием античной культуры формируется и жанр жития.
Житие (биос) — это полное описание жизни христианского святого. Оно возникает из мартирия, обрастая подробностями биографии героя повествования. Житие испытывает на себе влияние древнегреческого энкомия, так как оно также имеет целью восхваление христианских подвигов. Однако в житии появляются и дидактические моменты, осуществляется проповедь нравственных идеалов.
Как полноценный жанр житие складывается к IV веку. Одним из ярчайших житийных авторов того времени стал Евсевий Кесарийский (ок. 263 — ок. 340). Его главный труд — «Церковная история»[89] в десяти книгах, охватывающая весь период христианства АО IV в. и изобилующая житиями известных святых. Перу Евсевия принадлежат также отдельные произведения (например, «Жизнь императора Константина», аналог древнегреческой гипомнемической биографии). Многие другие христианские авторы также составляли жития (например, Иероним Стридонский «Житие Павла отшельника», Афанасий Александрийский «Житие Антония Египетского» ), причем этим занимались не только поэты и профессиональные риторы, но и лица, не имеющие отношения к литературному труду[90]. Позднее жития разных святых стали группироваться в сборники (синаксарии и минеи).
Стал складываться определенный агиографический канон.
Житие, как правило, содержало вступление, рассуждение на душеспасительную тему (хотя его могло и не быть); так называемые « агиографические топосы», общие для многих житий места. Обычно святой считался сыном благочестивых родителей, уже в детстве его не привлекали игры, он всегда стремился к монастырской жизни и т. п.[91] Часто эти топосы не соответствовали реальным биографическим сведениям. Однако А.И. Сидоров, прослеживающий различия в житии и реальной биографии Максима Исповедника, замечает: «Житие — икона, а не фотография, и применять к нему мерки "исторического реализма" бессмысленно»[92]. Действительно, как апология имеет внелитературную, внериторическую цель, богословие — вне-философскую, так и житие находится вне исторического дискурса. Его цель — дать читателю образец праведной христианской жизни, и в этом смысле оно дословно является иконой (образом).
Житие, основанное на древнегреческом энкомии, выходит за его рамки. Например, Афанасий Александрийский (293 — 333) в «Житии Антония Египетского» синтезирует сразу несколько тематических и стилистических направлений. По форме это эпистолярный жанр — послание к монахам других стран): «В доброе соревнование с египетскими иноками вступили вы, пожелав или сравниться с ними, или даже превзойти их своими подвигами в добродетели. Ибо и у вас уже появляются монастыри, и водворяются иноки. Посему, такое расположение ваше достойно похвалы и того, чтобы усовершил его Бог по молитвам вашим»[93]. Содержание составляют биографические сведения о жизни Антония, его проповеди и наставления, а также рассказы о его монашеских подвигах и чудесах.
Биография имеет характерные топосы: «родители его, люди благородные, довольно богатые, были христиане; то и он воспитан был по-христиански, и в детстве рос у родителей, не зная ничего иного, кроме их и своего дома. Когда же стал отроком и преспевал уже возрастом, не захотел учиться грамоте, ни сближаться с другими отроками...» (гл. 1). Афанасий вряд ли обладал точной информацией о детстве великого аскета и поэтому использовал традиционные формулировки. В то же время «Житие Антония» — еще и аскетический труд; эту тему задают, в основном, проповеди самого Антония, которые пересказывает автор. Здесь один из центральных мотивов— борьба монаха с искушениями: «Они [демоны] коварный готовы во все превращаться, принимать на себя всякие виды. Нередко, будучи сами невидимы, представляются они поющими псалмы, припоминают изречения из Писания... Иногда, приняв на себя монашеской образ, представляются благоговейными собеседниками, чтобы обмануть подобием образа, и обольщенных ими вовлечь уже, во что хотят... Подвижничество представляют они бесполезным, возбуждают в людях отвращение от монашеской жизни, как самой тяжкой и обременительной, и препятствуют вести этот, противный им, образ жизни» (гл. 25). Здесь же есть и проповедь против ересей. Антоний (или автор его устами) показывает, что люди, соблазняющие других еретическими рассуждениями, делают это по дьявольскому наущению. Впрочем, автор более определенно высказывается об отношении героя к еретическим учениям: «Никогда не имел общения с отщепенцами мелетианами, зная давнее их лукавство и отступничество; не беседовал дружески с манихеями или с другими еретиками, разве только для вразумления, чтобы обратились к благочестию. И сам так думал, и другим внушал, что дружба и беседа с еретиками — вред и погибель душе. Гнушался также и арианскою ересью, и всякому давал заповедь не сближаться с арианами и не иметь их зловерия. Когда приходили к нему некоторые из ариан, то, испытав и изведав, что они нечествуют, прогонял с горы, говоря, что речи их хуже змеиного яда» (гл. 68). Есть в житии проповедь против язычества: Антоний осуждает прорицателей, считая, что «делают же это демоны не по заботливости о внимающих им, но чтобы возбудить в них веру к себе, и потом, подчинив уже их себе, погубить» (гл. 31). Так в тексте появляется еще одна — апологетическая — тема.