Я схватил ее за руку и притянул к себе. Она прижалась ко мне, покрывая мое лицо и шею поцелуями... Мы сплелись в единое целое и грохнулись на топчан... Я дернул шнуровку на ее груди, обнажая затвердевшие, словно камень, соски. Тида скинула платье, под которым абсолютно ничего не было. Прикрывшись золотистыми прядями собственных волос, она жадно впилась в меня поцелуем, будто хотела испить меня до дна. Я обхватил ее подрагивающие бедра, горячие на ощупь, и погрузился в сладострастное небытие...
Спустя час мы лежали, обнявшись, и смотрели в окно на заходящее солнце, на колыхание дубов, протягивающих в окна свои могучие ветви. Как вдруг звук колокола разрезал блаженную тишину, показавшись неестественным и чуждым.
— Мне пора, — встрепенулась Тида, надевая платье.
— Этот колокол возвещает о жребии? — спросил я, поглаживая ее стан.
— Да, сегодня ночь полной луны, — нахмурилась девушка. — В прошлый раз она забрала хозяйку этого дома...
***
На деревенской площади собралось несколько сотен жителей. Кровавые лучи закатного солнца высветили угловатую фигуру старосты, держащего в руках бочонок. Нас обволокла толпа, и Тида сжала мою руку. В полный голос говорить никто не смел, лишь перешептывались.
Староста потряс бочонок и грохнул его на землю. Откупорив крышку, он запустил туда руку. Толпа замерла... Бородач извлек руку с маленьким деревянным бруском, на котором углем было начертано чье-то имя.
— Жребий пал на дом... Тореса.
Душераздирающий крик разорвал тишину. Женщина кричала и рыдала навзрыд.
— Этому дому предстоит выбрать жертву... — насупившись, прохрипел староста.
Вперед вышел коренастый мужчина в кузнечном фартуке с вопящей женой, повисшей у него на шее.
— Нет, только не ты! — кричала она. — Кто будет кормить наших детей?
— Я должен... Ты нужнее детям, — убитым голосом отвечал Торес, отдирая от себя жену.
— Есть ли доброволец, готовый пожертвовать собой, заменив кузнеца Тореса? — староста обвел взглядом понурую толпу.
Люди опустили глаза, не смея взглянуть на кузнеца и его семью. Я сделал шаг вперед и крикнул:
— Я встречусь с Люпусом!
Толпа ахнула, а в глазах Тиды заблестели навернувшиеся капли. Ошарашенный староста на мгновение умолк. Потеребив бороду, он неуверенно произнес:
— В жребии участвуют только дома деревни Ксилон...
— Теперь я живу в том доме, махнул я рукой на свое жилище. И могу участвовать в жребии.
— Д-а-а... Да, — одобрительно зароптал люд. — Пусть заменит кузнеца...
Староста скривился и прошипел:
— Хорошо, господин, но по закону Ксилона вы пойдете без оружия. Через час за вами придут.
***
Я заперся в доме и готовился к битве. Купленные лоскуты кожи нарезал на длинные ленты и обмотал их вокруг предплечий и голеней в несколько слоев, скрыв под одеждой. Это самые слабые места при нападении собак. Если Люпус волк, тактика борьбы с ним будет аналогичная. Лучший волк — мертвый волк.
Самое время помолиться... Почему, когда ты разговариваешь с Богом — это называется молитвой, а когда Бог с тобой — шизофренией? Но в бога я не верю... не верил... а в этом мире, похоже, боги все-таки существуют. Только как к ним обращаться, я не знал. Да и не привык надеяться на провидение.
Слишком часто в последнее время я готовился к встрече со смертью... Теперь вот я — охотник на нечисть. Как говорится: "И швец, и жнец, да и вообще пи…пец". Я отхлебнул пятьдесят грамм фронтовых вчерашнего напитка Барна, чтобы унять беспокойство. Кинжал я спрятал в сапог, а вот молот пришлось оставить.
Бух, бух! Забарабанили в дверь. Я откинул засов. Четверо дюжих мужиков во главе со старостой переминались на крыльце, опустив глаза.
— Пора, господин чужеземец, — скривился староста, похлопывая меня волосатыми руками по бокам и спине, проверяя, нет ли оружия.
Странный какой-то, я вместо его земляка пошел на смерть, а он чем-то недоволен.
На поляну вышли почти в полночь. Луна, прячась за свинцовой тучей, тускло осветила силуэт массивного жертвенного столба посреди мертвого леса. Поверхность столба покрыта почерневшей высохшей кровью, которую он больше не мог впитывать...
Умелыми движениями мужики скрутили мои запястья за столбом толстой пеньковой веревкой.
— Полегче, вздохнуть тяжело, — проворчал я на старосту, затягивающего финальные узлы.
— Недолго осталось дышать вам, господин — зароптали мужики, попятившись назад и пряча виноватые взгляды. — Спасибо, что спасли нашего кузнеца... Прощайте.