– Приветствую мастера Подгорного племени, – обратился я к нему на гномьем языке, как услужливо подсказала неизвестная часть моей памяти, как «основного наречия Подгорного племени».
Брови гнома немного поднялись, но тут же вернулись на место. Он внимательно на меня посмотрел и его брови снова поднялись вверх. Неожиданно, так же на гномьем он произнёс:
– Одевай фартук, бери молот и сделай мне подкову.
Я удивлённо на него посмотрел, но спорить не стал. Сняв одежду, чтобы не прожечь её, я остался в одних трусах. Затем надел фартук и, взяв горновые клещи для закладки металла в горн, подошёл к куче лежащих обрезков металла, выбрал кусок, подходящий по размеру для подковы и сунул его в огонь. Гном тем временем закончил работу и положил подкову на камни рядом с половиной деревянной бочки, по которой журча бежал ручей, держа её всегда полной.
Гном отодвинулся от наковальни и внимательно стал на меня смотреть. Поняв, что он устраивает мне проверку, я не захотел подвести своего дедушку и постарался вспомнить всё, чему он меня учил. Странно, но все мои знания прекрасно вспомнились, даже те слова деда, которые, как я думал, навсегда забыл. Особенно странно это было потому, что я помнил слова деда и отца только касаемо кузни и металла, а всё остальное вспомнить не мог, как ни старался.
Подойдя к горну, я посмотрел вниз. Там располагались ножные мехи, с помощью которых, со слов деда, раньше в горн для увеличения температуры пламени закачивался воздух. Затем я посмотрел в горн и увидел, что угли пышут жаром.
«Всегда сбрызгивай угли водой, – вспомнились слова деда, – так и стабильный нагрев металлу дашь и он быстрее нагреется». Я зачерпнул ковшом воды из ручейка и слегка сбрызнул угли: они зашипели и покрылись чёрной коркой. Отложив ковш, я стал давить ногой на меха, разогревая угли и металл. Временами, когда с углей сходила чёрная корка, я снова сбрызгивал их водой.
Посмотрев на цвет куска металла, лежащего в горне, я задумался: в зависимости от марки металла или стали существовала и температура его нагрева. По идее, работая с незнакомым материалом, я должен был засечь все цвета которые проходит металл до пережога, но мне не хотелось портить заготовку на глазах у гнома, поэтому я повернулся к нему и решил пока разговаривать с ним на гномьем:
– Цвет?
Гном хмыкнул и ответил:
– Белый.
Поработав мехами, я довёл кусок железа до белого каления. Прежде, чем достать его из горна, я подошёл к уже выкованной гномом подкове и, взяв её ковочными клещами, осмотрел со всех сторон: нужно было уточнить форму, наличие шипов и прочие нужные вещи. Запомнив всё это, я подошёл к горну, вытащил клещами поковку, взял в руки небольшой молот и нужные для формирования подковы инструменты: дорожник, пробойник, шпильку.
Странно, но всё, что сейчас делал самостоятельно, я бы никогда не смог повторить дома без дедушкиной помощи. В этом странном месте, в которое я попал, все, что когда-либо о металлах говорил дед, всплывало в памяти так отчётливо, будто это было сказано им вчера.
«Жаль, что только о металле», – с сожалением подумал я.
Поэтому, помня всю последовательность действий я начал работать: сначала вытащил полоску металла, сделал с помощью инструментов шипы на концах, затем прорубил гвоздевую дорожку. Когда я закончил первый этап, руки мои едва держали инструмент и тряслись от усталости – всё же навыка работы у меня было меньше, чем знаний. Но, держась на одной воле, я смог закончить первый этап работы и снова сунул полоску в горн для нагрева, поскольку она уже остыла. Когда заготовка снова стала белой, я вытащил её и сделал средний шип, а также пробил отверстия под гвозди.
Затем снова положил её в горн. Пока почти готовая подкова грелась, я опять взяв в руки уже остывшую подкову, выкованную гномом, и ещё раз оглядел её: на третьем этапе ковки нужно было согнуть заготовку по шаблону, потом отбухтовать внутреннюю кромку и, наконец, выровнять.
За один проход у меня это сделать не получилось, пришлось ещё два раза нагревать металл, чтобы закончить всё необходимое. Когда я клещами выносил готовую подкову, чтобы положить её на камни, для остывания, то едва держался на ногах: руки и ноги дрожали от непривычной работы, пот заливал мне лицо, а ладони грозили вскоре покрыться нешуточными мозолями. Но, украдкой глядя на гнома, я был счастлив, и моё самомнение стремительно увеличивалось – во время моей работы выражение лица гнома менялось, как погода. Сначала оно было презрительным, затем стало проступать удивление, потом недоумение, а теперь, когда я выложил подкову для остывания, гном выглядел откровенно ошарашенным. Его высоко поднятые брови и закушенная во рту борода выдавали крайнее изумление.
Не говоря ни слова, он подошёл к ещё не остывшей подкове, взял её клещами протеза, поднёс к глазам и внимательно осмотрел.
Когда моя гордость за себя стала выплывать наружу в виде счастливой улыбки на пол-лица, гном обрушил меня на землю, обломив всё.
– Качество плохое, ковка отвратительная, подкова годится, только чтобы на забор повесить, воров отгонять. И то навряд ли поможет, – закончил гном свою речь.
Повернувшись ко мне спиной, он выбросил с таким трудом сделанную подкову в кучу железного хлама, который лежал перед кузней.
– Работа, конечно, отвратительная, – повторил гном, задумчиво глядя на меня, – но я бы взял тебя в подмастерья. Согласен?
Я кисло улыбнулся ему и ответил:
– Я не планирую здесь задерживаться, скорее всего, завтра-послезавтра уйду из замка, так что спасибо вам за предложение.
Гном проворчал:
– Первый раз в жизни беру себе подмастерье, да ещё какого-то человека, пусть и говорящего на нашем языке – и тот отказывается. Да за одну только возможность поработать со мной многие в Тарских горах отдали бы руку.
Я склонил голову.
– Мне правда нужно будет уходить, уважаемый мастер.
Гном недовольно отвернулся и вышел из кузни. Я сложил все инструменты, которыми пользовался, и решил, что лучше действительно переночевать тут, чем в том клоповнике. Постелив на землю большой кожаный фартук, я уложил на него сверху свои зимние вещи – получилась, конечно, не перина, но я не привередничал.
Тут же, в кузне, я умылся и даже сполоснулся по пояс после тяжёлой работы, правда, вода в ручье была обжигающе холодной.
«Стоит привыкать к таким условиям, – грустно подумал я, – возможно, ванну и душ я увижу не скоро». Думать об этом совершенно не хотелось, поэтому я решил отложить все мысли до разговора с бароном.
Ужин у барона был предельно простым: сыр, краюхи хлеба и жареное мясо. Но я был настолько голоден, что уплетал всё за обе щёки. Правда, от меня не укрылся внимательный взгляд барона и его кивки Грану, на то, как я лихо управляюсь двузубой вилкой и ножом. Когда я и барон насытились, со стола было убрано и мы остались вдвоём.
– Для начала давай познакомимся, мой юный спаситель, – с улыбкой спросил меня барон.
– Максим Кузнецов, – представился я неполным именем, что-то удержало меня от произнесения ещё и отчества.
– Барон Крон, владелец этого замка и окрестных деревень, – представился он, но потом сконфуженно поправился, – деревни.
Я сделал вид, что не заметил этой оговорки и спросил его:
– Господин барон, я совершенно не помню себя, и хотел спросить у вас, как у умудренного жизнью человека: кого мне стоит поискать, чтобы мне помогли обрести память?
Барон довольно улыбнулся при слове «умудрённого» и ответил:
– Похвально видеть в молодом поколении уважение к старческим сединам. С такой проблемой, как у тебя, я ни разу не сталкивался. Возможно, тебе стоит показаться нашей знахарке, живущей на краю леса, она единственная в этих краях, кто может чем-то помочь.
Я нахмурился, знахарка меня не устраивала и спросил:
– А как же маги или волшебники? Их вообще реально найти?