Разведчики ходили к финским позициям по заросшему кустами полю, думая, что кусты надежно прикрывают их от вражеских наблюдателей. Однако каждый раз финны замечали разведчиков и обстреливали их.
Романцов достал из баула записную книжку, купленную еще в Ленинграде. На первой странице он написал: «Действовать не шаблонно!» Что надо писать дальше — он не знал. Вздохнув, он положил книжку в карман.
Земля еще не покрылась травою. Она была рыхлая, черная. Романцов выгреб из трубы землянки сажу и сварил отвратительно воняющую краску. Старшина дал ему несколько рваных рубах и шаровар. Романцов сшил халат с капюшоном и маской. Выкрасив халат сажей, он три дня сушил его на солнце. Бойцы ничего не понимали, посмеивались. Молибога добродушно ворчал.
— «Маскарад», драма в пяти действиях, сочинение Лермонтова!
Бог знает, когда ему довелось читать «Маскарад».
На рассвете Романцов надел халат. В халате он был похож на католического монаха. Сопровождаемый добрыми пожеланиями и необидными насмешками бойцов, он вылез из траншеи.
Полез он медленно, зигзагами. Он долго лежал неподвижно на одном месте, надеясь, что финские наблюдатели через лощину не отличат его от камня. Лицо его было прикрыто черной маской. Земля была влажная. Халат и гимнастерка промокли.
У края оврага росли три березы. Рваные ссадины и царапины от финских пуль покрывали их стволы. Густой, липкий сок сочился из ссадин. Пули впивались в стволы высоко, пожалуй — метр-полтора от земли. Не ниже! Осторожно Романцов дополз до другой березы. И она была почти перепилена финскими пулями на высоте полутора метров от корней.
Открытие было первостепенной важности. Он благополучно добрался до траншеи.
В этот вечер Романцов был оживлен и весел, как прежде. Восхищенный Молибога наконец-то услышал от него шестую главу романа Жюль Верна.
Ночью с разрешения лейтенанта Матвеева Романцов снова вылез к березам. Вспышки ракет, шипенье и взрывы финских мин, пулеметная стрекотня, — обычная фронтовая ночь! Он лежал у берез, и пули, взвизгивая, проносились над его головою. Они впивались в березы, и деревья порою вздрагивали, словно от жгучей боли.
И все же ни одна вражья пуля не впилась в корни или землю. Романцов услышал бы.
Тогда в порыве дикой удали он скатился по склону оврага к ручью.
Течение было такое быстрое, что удар палкой не разрубил воду, а лишь высек брызги, как удар железом по кремню — искры.
Он долго ползал на четвереньках, копая руками рыхлую землю. Он не нашел в земле ни одной пули. Земля была густо насыщена осколками финских мин и снарядов. А пуль не было.
Сердце Романцова замирало от радости. В землянке он сбросил халат, мокрую одежду и полуголый, греясь у печки, написал в своем блокноте:
«Для разведчиков ночью самое главное — не напороться на кинжальный огонь финских пулеметов. У финнов все пулеметы имеют определенное направление огня. Прицельная стрельба ночью, как правило, невозможна. Если финский часовой увидит нашего разведчика, он не будет стрелять. Бросит гранату!
Факты: финские пули пронзают березу на метр-полтора от земли. Ниже пули не летят. В земле пуль тоже нет, как на гребне, так и на склоне оврага.
Вывод: пулеметы кинжального действия не простреливают овраг. Важно проползти мимо берез. А чем ниже, тем безопаснее. У ручья ночью можно итти в полный рост».
С минуту Шостак сидел, напряженно думая. Сосредоточенный взгляд его был устремлен на потолок. На щеках стоящего у двери Романцова то появлялись, то пропадали лихорадочно яркие пятна. Наконец, Шостак рассмеялся и весело проговорил:
— Догадался! Догадался!
— Товарищ капитан, — запинаясь, сказал Романцов.
— Почитай-ка еще из своего блокнотика!
Облокотившись на стол, он внимательно слушал. Прозрачные, голубоватые веки прикрывали его утомленные глаза.
— Догадался, — повторил он и погладил подбородок. — А сколько человек?
— Четыре: Клочков, Молибога, Тимур, я.
— Идет, — сказал Шостак. — Я поговорю вечером с майором.
— Товарищ капитан, вы-только не отдавайте этот план полковым разведчикам, — робко попросил Романцов.
Шостак насмешливо засопел.
— Разумеется! Ведь я в этом тоже заинтересован. Мой батальон возьмет «языка»! У меня, сержант, тоже есть тщеславие! Правда, оно меньшего размера, чем ваше. Но, вероятно, это от старости…
Романцов с виноватым видом опустил голову.
Ему и его разведчикам нужен был учитель.
Вполне возможно, что Романцов со свойственной юношам беспечностью отправился бы в ночной поиск преждевременно, без серьезной подготовки. Однако в батальоне был Шостак, умный и осторожный человек, который знал, что на войне поспешность вредна. Он пристыдил Романцова.
Вскоре в батальон пришел старший лейтенант Лысенко, бывший командир разведки соседнего полка. Он еще не оправился после тяжелого ранения и находился в резерве комдива. Это был человек немногословный, но тем дороже ценили бойцы каждое его слово. Он был командиром строгим, порою даже до бешенства злым, но как радовались разведчики, получив от него благодарность за прилежание. Он отлично знал, что должен делать любой солдат в разведке, и учил своих подчиненных лишь тому, что понадобится им в разведке.
Лысенко приказал Романцову отыскать в лесу лощину с крутыми склонами, с такой же бурной, как и перед финскими позициями, речкой. Ночи были темные. Молибога объяснил, что это предпасхальные ночи. Романцов и Клочков обрадовались, а Тимур ничего не понял.
На противоположном, «вражеском» берегу разведчики построили самый доподлинный дзот, опоясали его проволочными заграждениями. В нем и сидел старший лейтенант Лысенко. У него были свисток и взрывпакеты.
По мокрой земле ползли с гребня лощины к речке разведчики. Романцов начал резать проволочные заграждения, поставленные на нашем берегу. Глухой удар о землю, тусклая вспышка взрывпакета.
— Немцы и финны обычно минируют свои проволочные заграждения, — сердито говорил Лысенко с того берега. — А вы, Романцов, даже не осмотрели, есть ли тут мины. Повторить!
Разведчики Романцова, барахтаясь в месиве кромешной тьмы, сделали проход в минном поле, перерезали «колючку», но Молибога сделал неосторожное движение и поднялся.
Раздался свисток.
— В пятидесяти метрах от финских позиций уцелеет лишь тот разведчик, который умеет ползать по-пластунски! — крикнул старший лейтенант. — Повторить!
Как-то раз, уже на берегу, Романцов неосторожно кашлянул.
Свисток!
— В самом яростном бою, — указал Лысенко, — бывают несколько секунд тишины. Если финский наблюдатель не увидит тебя ночью, то услышит твой кашель. Скверно! Повторить!
— Товарищ старший лейтенант, а если кашель одолевает?
— Зажми рот пилоткой, уткнись в землю и кашляй! Земля сожрет твой кашель. Повторить!
Молибога отчаянно бранился, а Тимур с уважением шептал: «Какой строгий начальник!» Клочков дерзко усмехался. Лишь Романцов покорно молчал.
Он замечал, что лучше всех ползал Клочков: быстро и бесшумно. А Тимур видел ночью, как сова. Молибога был упрямый, спокойный.
Частенько по ночам приходил в лес Шостак. Усевшись на пень у ручья, он внимательно смотрел, хотя почти ничего в темноте и не видел. Он слушал свистки старшего лейтенанта Лысенко, его сердитую ругань, а во время отдыха щедро угощал разведчиков папиросами.
— Помните, каждый из вас идет добровольно, — говорил он. — Кто не хочет, кто боится — расчет! Немедленно! По принуждению нельзя быть хорошим разведчиком!
— Наслыханы! — ворчал Молибога.
Тимур звонко говорил: