Вот, ей богу, крепостной и есть. Князь Куракин делит холопа с митрополитом Гавриилом. Но, не устраивать же революцию? Покориться, затаиться, иначе провал и неотвратимость преподавать в семинарии до конца своих дней, а там этот… Серафим.
— Пришлю какого халдея к тебе, — Куракин рассмеялся.
Вот только ни я, человек из будущего, ни я, современник князя, не поняли юмора, совершенно. Не даром придет время, и князь превратится в посмешище, когда его слова будут восприниматься, как глупость, даже если они не лишены глубокого смысла.
Придется полгода побыть вне столицы. Зачем мне вообще переться на Слобожанщину, к Харькову? Всплыло в голове знание, что именно там расположено большое имение Куракиных Белокуракино. А для чего мне переться туда, отвечу.
В России, этой России, зарабатывать деньги можно не так, чтобы и многими способами. Не развита промышленность, все еще мало финансово-обменных операций. Главным источником дохода является земля, в чуть меньшем объеме винокуренное производство, ну и промышленность Урала. Земля кормилица и то, что вырастешь, то и продашь. Может, что-то предложу в реорганизации имении, посмотрю, что можно сделать. Это еще один шажок, чтобы стать незаменимым для Алексея Борисовича и упрочить свои положение.
Между тем, Россия конца XVIII века, именно в этот период я попал, — поле непаханое для всякого рода ухищрений. Насколько я знаю период, тут многие хитрости пока не в ходу. А я все же о времени имею представление — хорошо учился, с интересом, огоньком, да и сознание Сперанского мне в помощь, тут можно развернуться и заработать большие деньги. Отсутствие промышленности, это не только минус, но и жирнейший плюс для коммерсантов и всякого рода дельцов.
Напрашивается сравнение с 90-ми годами предпоследнего столетия в моей прошлой жизни. Простым людям жилось тогда сложно. Рухнул СССР с его коллективизмом и простой, бывший советский, гражданин оказался в замешательстве. Предпринимательскую жилку никто не развивал, если только она не дарована природой, ну или не был функционер замешан в расхищении социалистической собственности.
Но для того малого процента людей, которые все же были готовы к риску, имели мозги и стальные яйца, начало демократической России — кладезь возможностей. Одни стремительно нищали, другие же еще более богатели. Любой открытый ларек, глупая, непродуманная, но реклама, и все — уже потекли рублики в карман. Поделился с крышей, и спи спокойно в строящемся дворце-коттедже.
Но об этом я еще подумаю. Одно дело знать об эпохе по учебникам, да хоть по документам, иное — полное погружение, понимание психологии людей. А еще всегда есть такие моменты, о которых не напишут даже в мемуарах. На чем строятся отношения людей? Какие не прописные правила имеются в разных средах общества? Ну, и все такое…
Кроме того, я собирался системно и очень много работать. Имею совершенно невероятные возможности стать поэтом, математиком, философом. И путь обкрадывать Пушкина я не хочу, но Есенина… Он же родится задолго после. Не хочу обкрадывать Александра Сергеевича, но не против своровать творчество Сергея Александровича? Цинично, но лишь потому, что Есенин далек, а Пушкин может даже и родился. А есть еще в памяти Афанасий Фет. Да хватает в моей голове квартирантов.
Тут не в воровстве дело, а в выживании. Не смогу я без достаточных средств существования. Деньги — зло, но и его можно направлять на благие цели. А еще, будь Сперанский, кроме прочего, важным промышленником, Александр не прогнулся бы тогда под шепотком недоброжелателей Михаила Михайловича, и не сослал бы выдающегося человека, то есть меня в Пермь, лишая Россию, может, и единственного честного чиновника.
— Сударь, не соизволите ли проследовать за мной? — сказал лощенный слуга, выверено, я бы сказал «дрессированно», зашедший в комнату.
Все здесь… напыщенно, как-то. Слуга смотрел, словно в сторону, при этом повернут был ко мне. Такому учиться нужно, опять же, быть выдрессированным. Любит князь фасон держать. Или здесь во всех домах аристы так живут? Сознание Сперанского не подсказало ответа, он и сам в первый раз бывал в подобном доме. А вот мне, человеку, обладающему послезнанием, кажется, что Куракин не менее, может, и более, остальных стремился к подобному уровню. Позер.
— Могу ли я испросить завтраку? — спросил я.
Вдруг, накатил волчий голод. Не помню, чтобы когда-нибудь чувствовал такое непреодолимое желание поесть. Может быть, это последствие переноса, так как знал, что перед приездом к князю Куракину, очень плотно ужинал в гостях у митрополита. Не могла прошедшая ночь спровоцировать такой голод.