— Сообщите Его Императорскому Величеству, что я смиренно прошу меня принять, — сказал Николай Александрович Зубов, чеканя титулярное обращение.
Алексей Андреевич Аракчеев чуть нахмурил свой большой лоб, вникая в суть сказанного. «Величество» — это слово, обозначающее императора, прозвучало.
— Так точно, ваше превосходительство, сию минуту, — звонко стукнув каблуками, резко поклонившись, Аракчеев, демонстрируя отличную выправку, стал подыматься по лестнице к дверям во дворец.
— Величество? — недоуменно спросил Куракин. — Но матушка же еще жива!
— Это ненадолго. Империи нужен император, — ответил Зубов и в этот же момент дверь открылась.
— Его Императорское Величество ожидает вас, господа! — торжественно, не без пафоса, сказал Аракчеев.
А у самого полковника глаза чуть ли не искрятся от радости. Дождался и он. Верно служил, порой услуживал, даже вопреки своему девизу «Без лести предан». Вот теперь должен пролиться и дождь, нет, ливень, наград, чинов и подарков.
Прямо на первом этаже дворца, будто подслушивал за дверьми, стоял Павел Петрович. Он чуть задрал голову, видимо посчитал, что так выглядит величественнее, хотя получалось смешно, если бы двум вельможам, входящим во дворец, было до смеха.
Николай Александрович Зубов упал на правое колено, да так резко, что, поспешивший сделать тоже самое, Алексей Борисович Куракин услышал хруст коленного сустава генерал-поручика.
— Ваше Императорское Величество, ваши верноподданные ждут своего императора! — сказал Зубов.
— Что, моя мать уже мертва? — спокойным, даже излишне спокойным для данной ситуации, голосом, спросил Павел Петрович.
— Нет, но шансов ей выжить нет, так говорят все лейб-медики, Ваше Величество, — акцентируя на обращении по титулу, отвечал Зубов.
Павел чуть замялся. Мать-то жива. Но, если медики говорят, что уже никак не выживет, то… А еще Павел интересовался у медиков, какие последствия могут быть от тех сердечных болезней, которыми периодически страдала матушка. И получалось, что после такого сердечного приступа, она, пусть и выживет, но не сможет управлять империей.
Наследник, нет, уже император, кивнул Аракчееву и тот спешно удалился. А после Павел Петрович, резко переменившийся и набравшийся откуда-то величественности, произнес спорные по своему моральному значению слова:
— Издревле, тех кто приносил сеунч, благую весть, было принято награждать. Не извольте беспокоится, я найду чем наградить. Для Вас, Николай Александрович, как и для вашей семьи первой и главной наградой будет то, что забуду обиды.
«Благая весть? Мать при смерти — это благая весть?» — подумал Куракин, но благоразумно вслух не озвучил свои мысли.
— Вперед, господа, вперед! Мое войско будет готово к выходу уже через несколько часов, но мы же отправимся раньше, — сказал император и быстро ушел, видимо, собираться.
Куракин и Зубов остались одни, они переглянулись, но не стали обсуждать сказанное. Хотя Николай Александрович все же решился чуточку коснуться темы сказанного Павлом.
— Вы не находите, Алексей Борисович, что нам не стоит распространяться о тех словах, что нынче произнес его величество? — спросил Зубов.
— Пожалуй, Николай Александрович. Лишнее напряжение и досужие разговоры в эти сложные дни ни к чему, — ответил Куракин.
Многие аристократы, взращенные екатерининской эпохой, искренне переживают и сожалеют. Петербуржские церкви отрабатывают молебны, стоимость которых резко возросла. Монастыри получают, или с самое ближайшее время получат, большие пожертвования. Многие обращаются к Господу, чтобы тот явил чудо и императрица выжила.
Философ Конфуций некогда говорил о том, что самое худшее время для жизни — это время перемен. Можно было бы еще добавить, что еще хуже, приходится, когда долгое время перемен не было и вот они настали.
Чего ждать от Павла Петровича — неизвестно. Большинство высшего общества пока не знает о том, что Александр и вовсе отказался участвовать в интригах и идти вперед отца к престолу Российской империи. Отсутствие четкой информации, как и то, что императрица все еще жива, рождало множество слухов и пересудов.
Некоторые жители Петербурга, которые уже «слышали звон, да не знают, где он», выходили на заснеженные улицы Петербурга и бесцельно прогуливались, стараясь проложить свой путь чуть ближе к Зимнему дворцу. Жажда первыми услышать о серьезнейших изменениях за последние тридцать три года вынуждала людей выходить на улицу. Нервозности в столице добавлял тот факт, что в город стянуты значительные воинские силы, которые перекрыли мосты через реки, взяли под охрану некоторые государственные учреждения. И никто толком ничего не знает и не берется выяснять. Ситуация могла быть похожая на том, что возможна при государственных переворотах. Лишь только за тем исключением, что гвардия полностью не вышла на улицы и нет четкого понимания кто за кого.