1. Человек без имени.
Я бежал по космодрому. Мне вслед стреляли, поэтому я то и дело пригибался и менял траекторию. Я нёсся к странному агрегату на том конце взлётного поля, надеясь спрятаться за него и там успеть, хотя бы в общих чертах, обдумать своё положение.
Положение было хреновое. Это я знал итак. Самое хреновое из всех хреновых. Да и в целом жизнь у меня была хреновая. Тут у всех была хреновая жизнь...
Я вот с детства был непослушным. Поэтому когда мне сказали смотреть в монитор, не отрываясь, чтобы компьютер настроил мой разум, я не послушался, как остальные дети, а весь сеанс упрямо пялился на пыльный пластмассовый край монитора. У педагога, наблюдавшего за нами, разум всю жизнь был настроен, как надо, поэтому он ни о чём не догадался.
Конечно, после этого мне было очень трудно жить в детском учреждении. Когда я не выдерживал и вытворял что-нибудь подозрительное, или же когда другие, более послушные дети, с сознанием долга доносили на меня, меня обычно на пару дней отправляли в камеру, а потом снова пытались настроить мой разум, но я смотрел в пустоту перед собой и не желал поддаваться гипнозу. Взрослые никак не могли понять, что у меня за генетический сбой и почему на меня никак не действует программа, которая действует на всех.
Когда я впервые влюбился, уже, конечно, покинув детское заведение и обучаясь полезному ремеслу, мне не только не ответили взаимностью, но и донесли на меня начальству. Потому что надо не отвлекаться от работы на всякую дурь, а ждать, пока государство сочтёт рациональным назначить мне жену. Тем более, что я генетический урод, и мозг у меня какой-то не такой. Мне сделали выговор, ненадолго посадили в камеру и снова попытались настроить мне мозги. Но я стал выкрикивать пламенные лозунги и даже разбил несколько мониторов. И меня опять посадили в камеру, теперь уже надолго.
В камере я стал думать. И пришёл к выводу, что я абсолютно прав. Сделав же вид, что всё-таки стал добропорядочным зомби, и смог спокойно думать дальше. Я считал, что в нашей жизни надо срочно что-то менять. Потому что это нечестно, что куча людей живёт и умирает, как зомби. Но ведь, подумал я, камеры же для кого-то построили, не для одного же для меня! Значит, я не единичный случай. И не все тут зомби.
Я стал проводить разведку среди своих знакомых, но все они оказывались зомби и доносили на меня, куда надо, что я странные вопросы задаю и отвлекаю их от исполнения долга. Однажды мою голову привязали так, чтобы я не мог отвернуться от монитора, и следили, чтобы я не скашивал и не закрывал глаза. Но это всё равно не помогло, потому что я внимательно смотрел в одну точку на экране и ничего другого не видел. Возможно, у моего мозга действительно есть какие-то особенности, поэтому я не поддавался "настройке", а может, просто столь велико было моё нежелание терять себя. Компьютер оказался бессилен, как ни старался он поработить мой разум бессмысленными мигающими картинками и надписями.
Зато я узнал, что одним из пунктов компьютерной программы была беспрекословная вера печатному слову и непременное заучивание его наизусть: таким образом государство, которое контролировало всю печать, могло просто выпустить книгу с соответствующим содержанием, чтобы ввести поправки в поведение народа. Выйдя из камеры, я тоже написал книгу, высказав в ней всё, что я думал о нашей жизни. Мне удалось подсунуть её в типографию вместо одобренного текста, так как от меня этого никто не ожидал, и мои антиобщественные идеи распространились по всей планете. Послушные и внушаемые, люди выучили напечатанный текст и послушно начали бунтовать. Правительство конфисковало книги и принялось отлавливать людей и отчаянно зомбировать их обратно, в то же время тщетно разыскивая дерзкого анонимного автора.
Вот тут-то я случайно встретил человека, похожего на меня. Точнее, человек сам нашёл меня. Это была девушка, которой, к счастью, ещё не назначили мужа, потому что она была очень талантливым пилотом и была нужнее государству в этом качестве. Она сказала мне, что моя книга гениальна. Она тоже всю жизнь искала человека, который не был бы зомби. Мы вместе грустно смотрели из окна, как жгут мои книги.
Мы тайком строили планы революции или хотя бы побега с планеты, когда ко мне вдруг пришли. И тут мы оба поняли, что меня вычислили и на этот раз не посадят в камеру, а застрелят.
Поэтому-то я и бежал по космодрому. И положение моё было — хреновее некуда. Я нырнул за агрегат и попытался отдышаться. Где же Ю (та самая девушка), ведь она должна мне помочь, единственный шанс - успеть добраться до её космолёта и угнать его, пока меня не убили. А без неё я вряд ли оторву его от земли, меня ведь не слушается даже велосипед...
Я осторожно выглянул и тут же нырнул обратно. Вон он, её кораблик. Далековато от меня, чёрт...
— Последний... экземпляр... твоей книги... спёрла, — задыхаясь, сообщила невесть откуда взявшаяся Ю и показала мне слегка обугленный по краям томик. Значит, она находилась в такой же хреновой ситуации, как и я.
— Если ты пообещаешь слушаться команд, не учить меня вести космолёт, и, главное, не втрескаться в меня по дороге, то мы вместе попытаемся улететь отсюда! — прокричала она сквозь стрёкот выстрелов.
— Обещаю! — крикнул я, пригибаясь от полетевших мне в голову гаек: в кузове агрегата взорвалась граната, немного не дотянувшая до нас.
— Тогда добро пожаловать в команду! — крикнула она и мы, сдирая локти, вместе поползли к её космолёту. Я держал в зубах последний экземпляр своей книги, а над головами у нас жужжали пули. Положение медленно улучшалось.
***
Я не могу точно сказать, сколько месяцев мы блуждали в открытом космосе в поисках планеты, где смогли бы высадиться и хоть как-нибудь устроиться. Каждый раз, как только в поле зрения оказывалась какая-нибудь обитаемая звёздная система — а в каждой системе пригодных для жизни планет одна-две, не больше, к тому же, как правило, очень маленьких и пригодных лишь частично — повторялся один и тот же сценарий. Сначала я бегал за спиной у пилота, вместо того, чтобы сесть и пристегнуться по человечески, старался не ругаться и не паниковать, грыз ногти и всё ронял, а она твёрдой рукой вела корабль к цели. Потом Ю рявкала на меня, чтобы я сел,пристегнулся и прекратил уже маячить и топотать, мы входили в чужую атмосферу и начинались перегрузки и тряска.