Со стороны института снова донёсся выстрел, гулкий, увесистый, явно из дробовика. Животных отстреливают, что ли? Я вышел из машины и перебежал на противоположную сторону улицы, чтобы не быть заметным из пролома, где стоял Володько. Тяжесть ружья в руках придавала уверенности. Ещё с войны знакомое чувство — когда в руках у тебя оружие, тебя уже «так просто не возьмёшь», ты не беззащитен.
Снова два выстрела, из ружья и пистолета. Точно, отстреливают кого-то. Не всё зверьё разбежалось? Естественно, кто-то ведь укусил шефа. Я перешёл на тихий шаг, прижался к забору, подняв оружие в положение «на изготовку». Тихо… тихо… Ночью слух даёт больше информации, чем зрение, надо просто уметь ею пользоваться. Голоса. Я замер, прислушался. Олег с Ринатом. Ринат что-то рассказывает, очень экспансивно. Олег недоверчиво переспрашивает. Что-то про Джеймса говорят. Лучше к ним открыто подойти, а то не поймут прикола, чего это я крадусь, да и грохнут на месте. Ринат вполне сумеет.
Только собрался расшифроваться, как услышал голос Оверчука. Вот этого-то гада и даром не надо, подумалось мне, лучше пока тихо посижу. Он только пару слов сказал, а затем дважды треснули двойные пистолетные выстрелы, и затем два тела рухнули на асфальт, загремев оружием. Затем Оверчук пробормотал что-то, и шаги медленно удаляться начали.
«Ты что же делаешь, тварь, „дух“ поганый? — подумал я. Меня окатило злобой, как волной кипятка, аж в ушах зазвенело. — Что он сделал? Что они ему сделали, сволочи такой? Это он у Дегтярёва в кабинете стрелял? „Хвосты“ подчищает? Я тебе постреляю, гнида…»
Я быстро и тихо дошёл до пролома, держа ружьё на уровне глаз, заглянул внутрь. Оверчук уже свернул за угол. Он шёл быстро, почти бежал. Стараясь не шуметь, я рванул следом, чувствуя, как бешенство охватывает меня, такое, что волосы зашевелились, а челюсти сжались до судороги.
«Убью, сволочь!» — чётко оформилась мысль.
Выглянул за угол и понял, что отстаю — безопасник наддал и уже подходил к флигелю проходной. Я перешёл на бег, вскинув ружьё, понимая, что могу обнаружить себя, но он не обратил никакого внимания. Распахнул дверь, шагнул внутрь. Сейчас дверь захлопнется, и всё усложнится.
И тогда я его окликнул. До Оверчука было метров шесть, не больше, он был ко мне спиной. Прицелился ему в затылок, выбрал свободный ход спускового крючка и окликнул:
— Андрей Васильевич!
Мой голос отразился эхом в пустом дворе. Оверчук обернулся, одновременно поднимая пистолет. Всё равно не успеешь. Я сдвинул указательный палец, дробовик дёрнулся в руках, а осыпь картечи разнесла голову Оверчука на кровавое облако. Осталась на месте только шея и нижняя челюсть. Тело рухнуло на спину, в коридор проходной, пистолет со стуком упал на асфальт. Грохот выстрела из двенадцатого калибра эхом проскакал по окрестностям и замолк.
— Вот тебе, сука… — прошептал я.
Передёрнул цевьё, достал из кармана ещё один патрон с картечью, затолкал снизу в магазин. Огляделся вокруг — никого. От обезглавленного тела растекалась лужа крови. Куда теперь?
— Серёжа! — окликнули меня сверху.
Точнее, шеф окликнул. Я его голос никогда не спутаю ни с чьим другим. Я поднял глаза. Дегтярёв стоял в окне кабинета Биллитона, вполне живой.
— Владимир Сергеевич, как вы? — спросил я.
— Серёжа, нормально. А ты всё правильно сделал, я всё видел. Он был мерзавцем. — Он потёр ладонью лицо, я увидел бинт на руке. — А мы опоздали объявить тревогу. Трусость — страшный порок, Серёжа. Я сейчас успел позвонить военным, Кириллу Гордееву и объявить о биологической угрозе. Может, мне и поверили. А может быть, и нет. Кирилл не самый главный в системе, его полномочий объявить тревогу на всю страну не хватит. Сейчас я позвоню в милицию, затем в мэрию, а затем позвоню в МЧС. Но я не буду этого делать, пока ты не уедешь отсюда и не направишься ко мне домой. Это важнее, а у меня осталось мало времени. Это приближается. Возьми всё оружие, которое видишь, не трогай только пистолет Оверчука. Это орудие убийства. Ещё одно орудие убийства у меня, и пусть оно здесь и останется. Возьми вот это…
Дегтярёв исчез в окне, затем сказал: «Лови!» — и бросил что-то вниз. Белый полиэтиленовый пакет, в котором что-то звякнуло, упал прямо мне под ноги. Я заглянул в него. Там лежала связка ключей. Я вопросительно посмотрел на шефа.