В узелке, который собрала тётя Михи, было всё, чтобы приготовить отменную уху. Степка продолжил таскать из воды мелочь, а я переключился на стряпню, взяв управление телом полностью на себя. Занятые, каждый своим делом, мы так увлеклись, что потеряли бдительность и не заметили несколько человек, вышедших из густых кустов и тихо подошедших к нам. Неподдельный ужас, мелькнувший в первый момент в Степкиных глазах, сменился узнаванием. На его лице расцвела радостная улыбка, от нежданной встречи с друзьями. Подошедшие мужики были одеты в пятнистые полушубки, перетянутые ремнями, а на плечах у них висели ППШ. Я не большой знаток оружия, но эти автоматы с круглым магазином, тысячи раз виденные в старой кинохронике и художественных фильмах о войне, мною были опознаны сразу. Это, скорее всего, были местные партизаны, и раз их узнал Степка, то они не были переодетыми бойцами зондеркоманды, которые отличались особой жестокостью, используемые немецким командованием, для дискредитации партизанского движения в глазах местного населения, путём жестоких убийств.
— Как улов, рыбачки? — проговорил один из подошедших партизан, подмигнув мне, и протянув руку для рукопожатия Стёпке.
— Нормально, дядька Панас, — ответил он, с гордостью и достоинством пожимая протянутую ему взрослым руку. — Присаживайтесь к огню. Скоро будет готова уха, и не откажите, пообедайте с нами за компанию.
— Благодарствую, конечно за приглашение Стёпка, но тут вам, рыбачки, и самим маловато будет. Котелок же небольшой, да и нам не досуг. Немцы в селе есть?
— С утра не было. А два их местных холуя, чуть протрезвев, намылились опять в город за указаниями, и вернуться обратно, как обычно, затемно вдрызг пьяные.
— За хорошие вести, ребята, отдельное спасибо. Мы сегодня заглянем к вам вечерком в деревню, на огонёк. Поэтому не прощаемся, — сказал дядька Панас, и группа бесшумно растворилась в ближайших зарослях.
Как и предсказывал Стёпка, уха скоро была готова. Котелок был снят с огня, и мы, вооружившись деревянными ложками, усевшись возле него, друг против друга, стали есть, приготовленное мною варево.
Я не большой любитель ухи, и она в моих кулинарных предпочтениях стоит на последних местах, но эту я ел с огромным аппетитом. Видно на вкус блюда повлияло то, что обедали мы на природе, и то, что она была приготовлена на живом дымном костре из только что выловленной нами рыбы. Можно сказать, без лишней скромности, это была лучшая уха, приготовленная мною за всё время. Степка, тоже не отставая от меня, усердно наворачивал ложкой и нахваливал. Как это и бывает, котелок внезапно опустел, но нам хватило. Мой друг, вдумчиво облизывая ложку, заявил, что во мне проснулся великий повар, и поэтому сразу после окончания школы, тем более, что мы скоро добьём фрицев и война закончиться, я должен буду обязательно ехать в Москву, поступать в училище, где готовят на поваров. После этих слов, я хотел пошутить на счёт особенностей обучения в кулинарном техникуме, обнародованных Геннадием Хазановым, но не стал этого делать. Стёпка бы не понял, а доходчиво объяснять монолог, мне не хотелось, так как терялся весь юмор.
После такого наивкуснейшего обеда и согретые ярко светившим солнцем, мы оказались во власти ленивой истомы. Делать нечего не хотелось, а сытый живот требовал покоя и умиротворения. Начальный азарт пропал, да и клёв был значительно хуже, чем с утра, и поэтому, наловив рыбы, чтобы только не стыдно было бы появиться дома, мы собрались и отправились в обратный путь. Всё время, пока мы шли домой, вдохновлённый сегодняшней встречей с партизанами, мой друг, находился в приподнятом настроении, и говорил, не закрывая рот. Со слов Степки, дядька Панас, который руководил в отряде Дяди Вани группой разведчиков, являлся его другом, и обещал по дружбе устроить его в отряд. После произнесения мной самых страшных детских клятв о молчании, мне был продемонстрирован найденный им револьвер-наган с двумя настоящими боевыми патронами в барабане, который он теперь постоянно носит с собой, и это значит, что он придёт в отряд, как настоящий партизан со своим оружием.
Вероятно из за непрекращающегося монолога Стёпки, разбавленного моими немногочисленными репликами, или потому что дорога была уже мне знакома, путь домой оказался намного короче, чем утром на рыбалку. Вернулись в деревню засветло, и, договорившись встретиться вечером на посиделках, мы разошлись по домам.
Сдав тёте Оксане весь свой улов, который она обещала пожарить в сметане завтра на обед, и отказавшись от ужина, сославшись на то, что мы со Стёпкой очень сытно поели днём, занялся накопившейся за день мужской работой. Пока ещё не стемнело, прибил обвалившуюся полочку, отремонтировал расшатавшуюся лавку, натаскал воды из колодца. Родителей у Михи, в чём теле я сейчас обитал, не было. Отец ушёл на фронт добровольцем в первые дни войны и пропал без вести. Свою маму он похоронил, ещё год назад. Жить к себе его забрала тётя, которая тоже была одинока. Она любила Миху, как родного сына и заменила ему мать и отца. В этом доме он был старшим и единственным мужчиной и, не смотря на свой юный возраст, старался во всём помогать по хозяйству.