Тибор вернулся примерно через час. Система контроля засекла его уже на выходе из города, и поэтому я его встретил уже по пути. Усевшись рядом с ним, я сразу получил горячий привет, как та мартышка, от любимого дядюшки Мишлена и одновременно его просьбу: посетить его трактир, в ближайшее время. Я развернул повозку обратно, и после того как мы проехали городские ворота, стал показывать дорогу к дому к тётке Гавроша Меринде. Я собирался поселить их в усадьбе, вместе со своим пажом, которому обещал позаботиться о его семье. Для них и приготовила комнату в самом здании усадьбы Мэрилин, по моей просьбе, как для самых верных моих слуг, и в которой уже находился Гаврош, так и не отошедший пока от реабилитационного сна после камеры.
Подъехавший к дому, если эту развалюху можно называть этим значимым для всех словом, фургон сначала вызвал у Миринды чувство страха, так как эти повозки, запряжённые парой выносливых лошадей и крытые тентом, натянутым на деревянные дуги, почти не использовались в Горвинте, а нужны были для междугородних деловых поездок. Но увидев, кто из него вышел, бросилась в месте с дочками ко мне на встречу. Подбежав ко мне, вся троица бухнулась передо мной на колени и стали пытаться целовать мои ноги. На все их попытки, пресекаемые мной, мой вассал смотрел совершенно спокойно, чуть улыбаясь, видно для него это была обычная здешняя картина. Я раньше думал, что такое поведение свойственно только рабам, но он же видел, что на женщине и девочках на шее нет рабских кожаных ремешков. Это были свободные люди, зарабатывающие свой хлеб честным трудом. Мне сейчас открылась очередная неприглядная грань здешней жизни, которую не видно из окон дворца, где я ошивался почти безвылазно, все мои последние посещения Горвинта.
Кое как, успокоив Миринду, мы все вместе вошли в помещение. Она все время мне рассказывала, о том, как здорово и счастливо они теперь живут, после встречи со мной. Теперь они никогда не лежаться спать голодными, поев перед сном вволю хлеба, а девочкам не надо ходить на подённую работу, где они получали много побоев и издевательств, и мало денег. Единственно она очень тревожиться о Туке, который их раньше часто навещал, принося девочкам гостинцы, из трактира господина Мишлена, где он честно работал, бросив своё прежнее занятие воровать, а теперь пропал. В ответ на это я сказал:
— О мальчике можете не беспокоиться. С ним всё в порядке. Правда он умудрился заболеть, но теперь успешно поправляется. Мальчик ещё очень слаб. Сейчас ему нужно, чтобы его окружали и поддерживали родные, для него, люди и поэтому я немедленно забираю всех вас с собой. Тем более семья моего пажа, не может жить в таких условиях, позоря этим фактом его госпожу, и поэтому никаких отговорок. Это мой приказ! Забирайте с собой только самое для вас ценное, и грузите в фургон. Помните: у нас мало времени, так как скоро закроют на ночь городские ворота, а нам надо успеть выехать загород, где расположено моё поместье.
Что тут началось: бегающая по комнате троица особ женского пола, которые хватали разные ненужные, по моим понятиям, вещи, и пытались складировать их в фургон. Ну что может быть ценного в ворохе старых заштопанных платьев, которые расползались в руках, и не годных даже на половые тряпки. Дай им волю, они забрали бы всё отсюда, включая разбитую мебель, но я это им не дал этого сделать, ограничившись тем, что они положили в фургон, за первые две своих ходки, сказав им, что у нас кончилось время и нам надо уже возвращаться. Дом у них никто не отбирает, и поэтому, обустроившись на новом месте, они в любой момент могут сюда вернуться за нужной для них вещью. Увидев, в каких условиях они теперь будут жить, то, как я думаю, вообще забудут об этом месте, как о страшном кошмаре. Напоследок Меринда меня очень удивила, вернув те самые мешочки с серебрушками, которые я им оставлял, чтобы поддержать семью Гавроша. На вопрос, почему Меринда не воспользовалась этими, подаренными ей мною деньгами, она ответила: — Нам хватало на жизнь и без них.
Хоть мы и спешили, но вечер наступал быстрее, окутывая всё сгущающейся темнотой. Это в нашем мире в больших городах, оккупированных сияющей рекламой, и ярким ночным освещением, приход его можно не заменить, по себе знаю. Однажды в моей прошлой жизни, мне пришлось на площадке, ярко освещённой прожекторами, включенными ещё, когда вовсю светило солнце, расположенной в секретной воинской части, налаживать разработанное нашей фирмой электронное оборудование. Достаточно габаритное электронное устройство, периодически выдавало при прогоне проверочного теста, неверный результат контрольных сумм, что говорило о неправильной работе. И самое обидное было то, что сбой проходил спонтанно, не подчиняясь никакой логике. Говоря по-простому: электронная начинка хотела, работала, а хотела, не работала. Самый паскудный тип неисправности. Свои попытки её отловить, я начал сразу же после обеда, попросив от этого дела меня не отвлекать, не под каким видом, потому что это, как на рыбалке: чуть зазевался, а рыбка то взяла, да и сорвалась с крючка. Наконец, спустя какое-то время, незаметное за сосредоточенной работой, мои труды, наконец, были вознаграждены. Я добился своего: придавив эту электронную гадость, как последнюю сволочь, и на радостях решил что это дело надо отметить, в ближайшем от КПП приличном кафе, шикарным ужином. Упаковав, пока не стемнело, чтобы не потерять мелкий инструмент, своё оборудование и принадлежности, я направился к комнате в офицерской гостинице, чтобы после работы привести себя в порядок, и только выйдя за пределы площадки, определил, что вокруг стоит ночь. Взглянув на наручные часы, которые я предусмотрительно снял и положил в карман, чтобы не мешали копаться в электронных кишках, я обалдел: они показывали половину четвёртого ночи. Благодаря прожекторам, я не заметил её приход, а ещё бы немного, то и вообще пропустил, удивляясь какой нынче стоит длинный летний день.