Я закрыл бочку, и рывком встал с пола. Ноги не шли на улицу, мне очень не хотелось встречаться ни с Урсулой, ни с Гаврилой. Ну вот совсем не хотел. Перед Урсулой мне было стыдно, а Гаврилу я просто не хотел видеть. Но тем не менее выйти придётся. Проходя мимо большой комнаты, я увидел, что дверь приоткрыта. Заглянув в залитую светом комнату, я никого там не увидел, только пятна на розовом, матовом полу. Жаль, что всё это правда, я хотел бы, чтобы всё было сном или пьяной фантазией. Но нет, надо идти дальше.
Уже подходя к выходу из дома, я услышал какие-то громкие голоса. В основном один голос. Я подошёл с двери, и не выходя на улицу, прислушался к разговору через приоткрытую дверь.
— Ты посмела разгневать хозяина! Ты смеялась над ним! — напрягался Гаврила
— Я покаялась, но он не хотел слушать меня! — Это уже Урсула.
— Замолчи, несчастная, или я заставлю тебя заткнуться! — послышался звонкий шлепок, сопровождающийся коротким вскриком. Он её бьёт, что ли?
— Я не сделал ни чего плохого! — опять Урсула.
— Я сказал тебе молчать, — послышался глухой удар, и какой-то нехороший вскрик женщины.
— Братья и сестры! Внемлите мне! Эта недостойная сестра наша унизила и расстроила нашего господина, великого, могучего и достойнейшего из господ, нашего господина Тора! — послышались приглушённые голоса небольшой толпы.
— Именем Господина нашего, приговариваю эту мерзкую тварь к поруганию и смерти! — послышался измождённый голос Урсулы — не надо! Я ничего не сделала!
Всё, хватит! Я решительно вышел из дверей. Мне предстала жуткая картина: между купелью и входом в дом, на ровной площадке лежала, опираясь на локоть, избитая, вся в крови и синяках Урсула. Дудя по запёкшейся крови на бёдрах — до купели она так и не дошла, а перед ней, с моим церемониальным топором, поднятым над головой, стоял Гаврила. И судя по всему, сейчас он её прибьёт.
— Стоять, урод! — заорал я не своим голосом, Гаврила вздрогнул, и не опуская топор, повернулся ко мне.
— Хозяин, она согрешила, и я приговорил её твоим именем! — решительным голосом прокричал Гаврила.
— Никто не смеет говорить от моего имени, кроме меня, падаль! — я перешёл на рык, я буквально почувствовал, как ярость захлёстывает меня.
— Но это уже свершилось, и я закончу казнь непотребной девки! — не слушая меня прокричал Гаврила.
Он снова повернулся к Урсуле, и ещё выше поднял топор.
— Так значит я остановлю тебя! — в моей руке материализовалось копьё, и я, не раздумывая ни секунды, метнул его в ненавистного мне раба. Копьё подлетело вверх, и по параболе устремилось к цели. Топор палача уже пошёл вниз, когда копьё вонзилось в грудь Гаврилы, пробив его насквозь. Руки палача обмякли, и он уронил топор, едва не задев несчастную, поруганную девушку. И в это момент молния ударила прямо в голову, изумлённо смотрящего на меня, Гаврилы. Раздался оглушительный грохот, и все зрители в ужасе попадали на землю, а вместо головы бывшего верховного жреца теперь красовалась разорванная, обугленная головешка. С глухим звуком тело мужчины упало на землю.
— Я тебя породил, я тебя и уничтожил! — я поднял руку, и копьё мгновенно оказалось в ней. Я сжал вибрирующее древко, и произнёс жутким, даже для меня самого, голосом:
— Есть ещё желающие говорить от моего имени? — я оглядел прижавшихся к земле людей, в лицах и глазах который читались только ужас и повиновение.
— Спасибо, что остановил его, Мастер. — проговорил вдруг Кок, — теперь возьми и съешь его сердце. По нашим традициям ты станешь вождём нашего племени, и никто больше не будет перечить тебе!
— Кок, ты ещё не понял? Нет больше ни каких ваших традиций! Теперь я в этом мире закон и традиция! Только я буду решать, что правильно, а что неправильно! Вы меня поняли? Вы все меня поняли?
— Да, Мастер, — ответил за всех Кок, и встав на колени приклонил голову, его примеру последовали все остальные.
Я подошёл к телу жреца, и копьём рассёк его грудь, откуда тут же пошёл пар — на улице было прохладно. Я засунул руку в грудную клетку, нащупал там сердце и резким рывком вырвал его из груди, крепко сжав в руке. Я смотрел на противный мне кусок плоти, и чувствовал, как под давлением пальцев, сердце становится всё твёрже и меньше, пока оно не превратилось в крупный, примерно с голубиное яйцо, кристалл. Чёрный, прозрачный кристалл, с золотыми проблесками внутри… Я внимательно посмотрел на камень и увидел: «Кристалл чистейшей воды. Лесть раба» позволяет разоблачить лесть, предугадать помыслы. Я залез в сумку, и достал оттуда корону. Кристалл удобно лёг в один из зубьев, и оплыл золотом. Теперь остался только один пустой слот. Я взглянул на корону: