Что такое "наивная социологическая теория"? Перефразируя И. Канта, теоретическую наивность можно назвать «вспышкой» доксы, противостоящей тому, что стало "второй натурой" социолога — научному производству и его критической рефлексии [91]. От наивного социолога требуется, чтобы докса "одержала в нем победу" над наукой, "…произойдет ли это помимо осознания и воли личности или будет полностью осознано последней" [92]. Наивность есть самоочевидность социолога для самого себя, она служит его самооправданием. Сущность самоочевидности и самооправдания — воля к власти. Наивный социолог глаголет "от имени и по поручению" доксы, делающей его непогрешимым и устраняющей основания для различения научных и политических смыслов.
Докса — не только своеобразное хранилище расхожих «истин», в котором аккумулируются представления о правдоподобном, но и «архив» в значении, которое придавал этому термину М. Фуко, т. е. закон того, что может быть высказано (см.: [26]). Правдоподобное может не соответствовать действительности, но оно всегда отвечает обыденным представлениям о социально возможном, а наивная социология опирается именно на них. Воспринимаясь как нечто очевидное, не подлежащее сомнению, правдоподобное, усвоенное наивной социологией, вполне соответствует роли массовой социологии, коль скоро "массовый читатель" потребляет ее наравне с журналистикой, публицистикой или астрологией. В наивной социологической теории любое суждение оказывается носителем политического начала, зависящего от требований текущего момента. Поскольку наивный социолог не разорвал с предпонятиями, постольку он не мыслит себя вне связи с "широкой публикой", "массовой аудиторией".
Наивная социология прячет под личиной "естественной социологической установки" то, что надлежит мыслить как буквальное — отношение вовлеченности, политическую заинтересованность. Политические ценности выступают в качестве вненаучной опоры для наивного социолога, не производящего ни репрезентативной, ни конструктивной теории: он лишь объективирует свое практическое чувство, прибегает к символическим стратегиям, непосредственно побуждающим к политическим действиям. Из этого не следует, что наивная социология всегда исходит из ложных представлений о социальной действительности, но в любом случае она не стремится к максимальной интеллектуальной ясности.
Наивный социолог, утверждающий беспредпосылочность своей науки, находится в плену у непосредственной очевидности доксы как совокупности достоверных «фактов». Таким образом очевидность приобретает нормативный характер: неправдоподобие приравнивается к трансгрессии и осуждается с позиций «естественных» моральных и политических ценностей.
Наивная социология преподносит историческую доксу как природу и поэтому выполняет функцию мифа: она не отрицает сложившегося положения вещей напротив, она говорит о нем, но «очищает» социальные ситуации и факты, "…осмысливает их как нечто невинное, природно-вечное, делает их ясными но не объясненными, а всего лишь констатированными" [93]. Натурализуя, деполитизируя политику, наивная теория тавтологически воспроизводит дискурс мобилизации, дискурс основания политического движения или государства. Наивная социология, объясняя, утверждает и подтверждает социальный мир и политический порядок103. "Социологический разум" здесь полагает себя как "волю в воле" (ср. [94]).
Социологическая теория либо представляет и выражает доксу, либо, отправляясь от доксы как от исходного пункта, производит радикальный разрыв с ней. Первое делает теорию наивной, второе — ангажированной104. Согласно Ж.-П. Сартру, социолог всегда engag(- захвачен, вовлечен, втянут в политику, причастен ей, volens nolens делает политический выбор. Но можно быть "политиком неведомо для себя", «наивно», доксически, а можно «ангажироваться» — взять на себя ответственность за свои практики, отрефлектировать свою профессиональную причастность к производству/воспроизводству политического порядка. Социолог — "человек, называющий все по имени" — наделен символической властью. Ангажированный социолог знает, что его теоретические суждения — практики, он знает, что изображать социальную действительность"…значит изменять и что невозможно обнажать, не задумав изменить"; знает, "…что он — человек, впервые называющий то, что еще не было названо или не осмеливалось открыть свое имя, он знает, чт(заставляет «возникнуть» слово «любовь» и слово «ненависть» и что вместе с этими словами возникнут и ненависть и любовь между людьми, которые еще не определили своих чувств" [95]. Ангажированный социолог не вырабатывает "политическую волю других" непосредственно, но изучает доксу, очевидности, здравый смысл, тем самым "переоценивая ценности", подвергая анализу, привычные способы мышления и действия, а это подготавливает возможность новой "политической воли" [96].
Ангажированный социолог пытается не применять свои политические убеждения как регуляторы профессиональной деятельности. Различие "истина/не-истина" не должно стать политическим вопросом — вот к чему он стремится. Вместе с тем, ангажированный социолог осознает, что его наука не способна производить "окончательные результаты", поскольку во многих сферах социального мира невозможно достичь консенсуса по поводу "образа желаемого результата", и полярные концепции могут различаться не столько своим когнитивным статусом, сколько объективированными в них интересами (ср. [97]).
Различие наивной и ангажированной социологии, выявляя два подхода к доксе, — в одном случае она имплицитно принята, в другом эксплицитно внеположена, — имеет принципиальное значение для понимания сути "политического участия" социолога. Наивный социолог стремится поучать и руководить (вспомним "социологию перестройки" и сменившую ее "социологию перехода к рынку"), определяет себя и политического агента через взаимную рефлективную подмену — социолог как политик, а политик как социолог, — и поэтому его научный текст имплицитно содержит в себе фигуру чтения и понимания, свойственную автобиографии [98]; ангажированный социолог лишь предоставляет в распоряжение агентов неизбежно ограниченные и исторически условные объяснения социального мира. Наивный социолог пишет непосредственно, ангажированный — опосредствует свои тексты предвосхищением их рецепции. Наивный социолог стремится непосредственно — через политические институты или «элиту» — влиять на "реальную политику", причем hic et nunc, а импульсы, исходящие от ангажированного социолога, действуют лишь через письмо, причем это действие отложено: он пишет для будущего.
Энкратический — в терминологии Р. Барта — язык наивной социологии"…нечеток, расплывчат, выглядит как "природный"…; это язык массовой культуры (большой прессы, радио, телевидения)…" [99]. Напротив того, акратический язык ангажированной социологии"…резко обособлен, отделен от доксы (то есть парадоксален); присущая ему энергия разрыва порождена его систематичностью…" [там же].
Социология не может реализоваться как поиск и истолкование смысла доксических истин. Поэтому ангажированная социологическая теория не только социализирует доксу в качестве своего необходимого условия, но и разрывает с нею, пытаясь объяснить ее, установить границы, вычленить и адекватно отрефлектировать "политическое бессознательное", содержащееся в здравом смысле. Ангажированная социология объясняет и критикует доксу, а наивная определяет и утверждает, воспроизводит ее.