По меньшей мере непрофессионально полагать, будто отношения социальной науки с политикой исчерпываются дилеммой: "Должна ли социология быть оппонентом любой власти и тем служить обществу или она призвана просвещать власть и этим отвечать на социальный вызов?", — но еще наивнее думать, что "дальнейшее развитие России в сторону демократии и гражданских структур лишает смысла эту дилемму" XIX. На деле, оппозиция социология/политика вовсе не обязательно связана с непосредственным вмешательством государственной администрации в научное производство; противостояние социальной науки власти не равно политической борьбе: его действительным содержанием являются усилия по созданию условий, необходимых для автономизации истины от давления политических структур. Скорее, оппозицию социология/политика следует представить как противопоставление объективированного и необъективированного, научного и доксического. В контексте отношений между научным и политическим полями доксаXX, т. е. явление в смысле кажимости, «мнение» как обыденное пред-знание и здравый смысл, выступает субститутом политики. Докса — это логически невозможное знание прежде знания: подчинясь социальному принуждению, агент «знает» действительность, не зная, чт? он знаетXXI. Позитивным условием повиновения выступает иррациональный характер власти: социология содержательно подчиняется символическому насилию политики в той мере, в какой последняя не поддается пониманию и не объективирована. Политика как таковая не преодолевается ни критической рефлексией, ни революцией: нельзя упразднить саму политику, можно лишь изменить режим. Проблема не в том, что политика всегда есть господство, а в том, что, определяя условия возможности социального существования, она производит свойства агентов такими, какими ей нужно: вписанными в нее, согласованными с существующей системой социально-политического господства, а потому и воспроизводящими эту систему. И никакая «демократия», никакие "гражданские структуры" не в силах упразднить безличное принуждение со стороны социальных структур и, в частности, символическое насилие. Вот почему учреждающее социологию различие социальная наука/докса не подлежит «снятию».
***
Настоящая книга не дает простых ответов на сложные вопросы. Стало быть, она не учебник.
Наш первый исходный тезис: социо-логия означает такую научную точку зрения, которая внутренним условием самотождественности любого предмета исследования считает различие. Социально-историческое различие не может быть снято никаким тождеством. Ego cogito "субъекта социологического познания", выражающее единство его познавательных способностей, — т. е. то, что заранее представлено и установлено во всех cogitationes и обеспечивает самотождественность "объекта социологического познания", — имеет своим необходимым условием интеграцию агента в производство социальных различий, т. е. в социальные отношения. Только социально-историческое различие, означающее отношение агента к другому агенту и социальным предметам, делает возможным его отношение к самому себе и тождество ego cogito — «присутствие» социолога. Me esse может быть идентифицировано с me cogitare лишь в том случае, если cogito понимается как «техническое» оперирование данностями, универсальная опредмечивающая деятельность "id, quod cogitet" ("того, что мыслит"), которая не может быть сведена лишь к мышлению. Социальный опыт структурируется, в том числе, на допредикативном, телесном, дорефлективном уровне. Это подводит нас к постулированию дорефлективного cogito.Очевидность самотождественного «присутствия» неразрывно связана с очевидностью субъекта. Действительный социальный агент не имеет облика субъекта, ибо "субъект научного познания" есть атрибут определенных социальных отношений. Производству социологического знания подобает определение социально обусловленного процесса без субъекта. Между прочим, это означает, что самое важное в социологии обретается в социальной практике науки, в ее "отношениях производства", а не порождается индивидуальным сознанием ученого. Следует отказаться от субъекта как основополагающей достоверности познания, конечной субстанции, обеспечивающей деятельное неразрывное единство опредмеченного (т. е. всего того, что воспроизводится в научных практиках) и распредмеченного (под которым подразумевается та "логика предмета" исследования, которая из него извлекается и становится достоянием агента научного производства). В рамках новоевропейской традиции трансцендентальный субъект полагается как сущность индивидуального. Трансцендентальный субъект рефлексии — структурная иллюзия, в одно и то же время социальная и гносеологическая, или, если угодно, особое — «субъектное» — состояние агента научного производства. Субъект определяется из своего перспективного характера (формируется в определенных социальных отношениях) и не существует вне мира социальных перспектив. Откуда социолог должен смотреть, чтобы представить самого себя и предмет своего исследования как «присутствия»? "Ортогональный в любой перспективе" субъект — это как бы внешняя по отношению к социальной действительности точка зрения, с которой открывается вид на самотождественный предмет исследования, незыблемые "законы логики" и прочие "правила для руководства ума". Необходимым условием субъектного состояния выступает "эпистемологический разрыв" с социальными условиями существования ученого и «тотализация» объекта, тогда как действительный агент всегда есть социальное различие. Мобильная граница между научным производством и познаваемым предметом есть ансамбль социологических практик.
Наш второй исходный тезис таков: для социального опыта не существует пространственно-временных координат вне него, и бессмысленно помещать социологический опыт в некую космологическую перспективу. Каждый социологический предмет (сущее, различие, событие социального мира) есть "это сейчас", "теперь вот". Сущее подобно haecceitas Дунса Скота ("это, здесь и сейчас"). Существование сущего социального мира не имеет никакой предпосланной ему сущности, посему "именно это" эквивалентно "здесь и сейчас" (hoc est enim = hic et nunc). Отсюда вытекает, что сущее социального мира бытийствует в форме опространствливания-овременения. Мы не понимаем, чтo есть пространственность-временность потому, что у нее нет причины и цели: пространственность-временность социального мира сбывается просто в силу того, что сбывается, и происходит затем, чтобы происходить. Пространство-время социального мира выражает необъективированное социологическим опытом, но взятое не само по себе, а в контексте изменяющегося различия между объективированным и необъективированным. Пространственность-временность социального мира, как она понимается в книге, — это существование не столько сущих (всего того, что может стать предметом социальной науки: агентов, практик, вещей…), сколько отношений.
Сущее социального мира есть единство изменения и сохранения, целостность прошлого, настоящего и будущего. Социология традиционно ставила во главу угла изменяющийся предмет. Социо-логия, напротив, фокусирует внимание на предметности изменения, представляя любое сущее как различие. Временность самотождественного предмета отличается от временности различия. Сущее конструируемый и изучаемый социологией предмет — не есть какая-либо часть социального явления в том виде, в каком оно существует до и вне науки.