…Чертыхнувшись, Отари брезгливо отступил — вокруг него змеились какие-то гадкие на вид бурые разводы. «Это еще что… Тьфу ты, я же в костюме!» — и он смело шагнул вперед, подняв голову… И споткнулся от ужаса, когда из темноты на него глянуло ослепительно белое лицо. Нелепо раскоряченная тень висела у потолка вниз головой. «Утопленник. Вот же…» Отари присмотрелся внимательнее, надеясь и страшась одновременно — но синеватое в луче прожектора лицо было незнакомо. Переведя дух, осторожно подтолкнул мешающее тело — оно плавно заколыхалось, словно оживая… Отари невольно пробрала дрожь. Не оглядываясь, он прошел мимо — звук неведомого пульса звал к себе. Но мысли отвлеклись — Отари пытался прикинуть, сколько людей могло остаться на станции. Может, кто-то уцелел — в запертых отсеках мог остаться воздух… Он настороженно огляделся. Слишком уж тихо… Повезло, что его заперли именно в скафандровом отсеке. Повезло? Отари еще раз оглянулся — ничего себе, везение… Темные коридоры откликались смутным бульканьем. Плавно качались, лились — Ило отталкивался ногой и плыл, разгребая воду и почти не касаясь пола. «Ток… ток…» — отзывалось снизу. Наружный пульс уже не просто бухал — мягкие, но оглушающие толчки отдавались во всем теле. Все больше настораживаясь, Отари уверенно шел к центру. Вода впереди стала просвечивать, вдруг обозначив весь свой объем. Гнусно-рыжеватый свет сочился сквозь мутную толщу — прожектора Р-восьмого бессильно вязли в ней выцветшими голубоватыми полосками. Пульс долбил прямо над головой — палуба отзывалась легким сотрясением на каждый толчок. Вот и центральный ствол — Отари вплыл в обширное помещение, пронизанное колоннами шахт — впереди людоедским оком горела единственная уцелевшая лампа. Ило мимоходом подивился эдакой прочности, но тут же забыл об этом — ему становилось трудно дышать от нахлынувшей надежды. Мощные удары доносились с макушки станции. Не теряя времени, Отари оттолкнулся ногами, и, разгребая воду, подплыл к площадке тамбура, минуя лестницу. Сердце, подстегнутое жаждой жизни, стучало где-то возле горла… Резкие металлические щелчки напугали его чуть не полусмерти — позабытый робот резво взбежал по стенке и теперь, слегка покачиваясь, уставил на человека свои выпуклые телеглаза. «Черт бы тебя побрал!» — мысленно выругался Ило, но без особой злости. Люк поддался сразу, вызвав облегченный вздох — теперь сюда… Отари стоял перед массивным люком тамбура. На матовой поверхности отчетливо рисовалась тень, словно вышедшая встречать хозяина… Предпоследняя дверь перед выходом наружу казалась несокрушимой — каковой и являлась на самом деле. Отари положил ладонь на гудевший металл, надавил… Люк не поддался. Безнадежно подергав ручку запора, качнул головой — без кода разблокировки рассчитывать не на что. Система герметизации на станции осталась космической, а в космосе корабль без энергии — гроб.
Вокруг продолжало размеренно громыхать. Прислонившись к переборке, он некоторое время созерцал препятствие, ни о чем особенном не думая. Потом присел на корточки. В поле зрения появился робот, беспокойно тычась во все стороны — обойдя отсек, он, как верный пес, примостился рядом, опять уставившись на человека бессмысленным взором. «Зануда ты, братец…» — проворчал Ило. Робот с готовностью принял стойку — Отари только махнул рукой. Ждать… Сколько? Покосившись, убедился, что ресурса воздуходела хватит еще на полтора часа. Значит, полчаса в запасе. Потом надо найти новый — он автоматически припомнил путь до скафандрового отсека. Странно, что именно здесь, у главного тамбура, нет хранилища костюмов. Никто не думал, что здесь они могут понадобиться — выход-то на поверхность… Но время у него есть. Время… Тик-так… Полузакрыв глаза, он слушал размеренный несмолкающий гул, чуть покачиваясь в такт. Полумрак обволакивал сразу вдруг уставшие глаза, становилось вроде бы темнее… Бух… бух… Сознание нетерпеливо подгоняло следующий удар. Пелена застилала зрение — Отари машинально пытался проморгаться, но липкий сумрак наваливался все тяжелее. Звук пульса бубнил где-то в низах, глох, но не пропадал вовсе, продолжая давить на барабанные перепонки… Отари погружался все глубже, тьма становилась осязаемой — она стискивала со всех сторон, просачиваясь внутрь холодными ручейками… В следующий миг его проглотило глубочайшее всеохватывающее ничто.
Глава 40
…Он существовал в каком-то новом для себя измерении — небывалой громадности! Он был крохотной пульсирующей точкой в этой бездне — один, один… Осознание этого одиночества ужасало до икоты!
…Он почувствовал облегчение, вернувшись к себе — в свое уютное маленькое тело, которому не дано воспринять бесконечность в дозе, превышающей возможности пяти чувств. Какое счастье, что он именно такой! С этой мыслью к Отари сразу пришло ощущение крайнего неудобства — он полулежал, опершись о переборку, причем голова находилась где-то в районе подмышек. С трудом выпрямляя одеревеневшую шею, он ощутил еще кое-что, причинявшее такое же острое неудобство, как и положение тела. Из-за этого не сразу удалось отделить одно от другого — вскинув голову, он обшарил взглядом потолок… и внезапно понял, в чем дело — пульс пропал. Отари задохнулся от пустоты в груди — на секунду показалось, что перестало биться его собственное сердце. Но оно билось — неровно, но кое-как все же поддерживало жизнь в этом организме. Только пульс сжался от победно громыхающего тамтама до тонюсенькой ниточки. Правильно — знай свое место. Отари вспомнил несносное ощущение своей малости, и его пробрал нервный озноб. «Хоть бы забыть, что ли…» Однако в глубине души жила уверенность, что это беспощадно-уничижительное чувство останется с ним надолго, если не навсегда… Он чуть не рассмеялся — надолго? Взгляд зацепил индикатор воздуходела… «Ах, черт!» — выругался он, разом позабыв об иронии и других тонких материях — воздуха оставалось на пятнадцать минут! «Проспал, ну — проспал!..» — со злой досадой бормотал он, поочередно отталкиваясь от пола непослушными ногами. Выход в централь приближался возмутительно медленно, хотя Отари прекрасно помнил, что до него всего метра четыре. В довершение всего навстречу неожиданно выскочил Р-восьмой, преданно мигая сигналом — Отари отпихнул его в сторону. Любая собака обиделась бы такому обращению — но затем и изобрели роботов, чтобы те не обижались на своих хозяев ни в чем, никогда… И Р-восьмой, грустно мигнув в последний раз, затрусил следом.
…Оказавшись в осевом отсеке, Отари не сразу сориентировался — полумрак искажал знакомую картину, да еще паника… Мысленно произнеся это слово в применении к себе, он постарался успокоиться. В конце концов, у него в запасе уйма времени. Найдя глазами вроде бы знакомую дверь, он, глубоко вздохнув, нерешительно качнулся в нужном направлении… И вот именно в этот момент, словно издеваясь, тьма разразилась жутким хохотом — невыносимый в устоявшейся тишине звук вновь наполнил станцию! Отари страдальчески скривился, ничегошеньки не соображая — грохот ударил не по ушам, а прямо по голове… Только через несколько секунд он понял, что это. Все тот же пульс-эхо. Он отозвался на толчки маленького человеческого сердца — но как же не вовремя! И как громко… Отари поднес руку ко лбу, чтобы утереть испарину, вспомнил о шлеме и резко опустил. Получился гребок — он подался чуть вперед… Вперед! Вспомнив о своей цели, оттолкнулся и поспешно загреб руками — до двери-то еще далече… Грохот? Пусть его — сейчас есть дело поважнее. Своя шкура ближе к телу — это вам скажет любой живой организм. Даже амеба, если бы умела говорить, пробулькала бы что-нибудь вроде: «Своя мембрана… буль-буль… ближе к протоплазме…»