Именно грубый и воинственный Харви обеспечил Спенсеру место на службе у графа Лестера. Там поэт встретил Сидни, полюбил его и посвятил ему "Пастушеский календарь" (1579). По форме он перекликался с "Феокритом", но следовал плану популярных альманахов, распределяя задачи пастухов в зависимости от времени года. Темой стала безответная любовь пастуха Колина Клаута к жестокой Розалинде. Читать не рекомендуется, но похвала Сидни принесла Спенсеру известность. Чтобы заработать на хлеб, поэт согласился стать секретарем Артура, лорда Грея, нового лорда-наместника Ирландии (1579); сопровождал его на войну, видел и одобрил расправу Грея над сдавшимися ирландцами и испанцами при Смервике. После семи лет канцелярской службы английскому правительству в Ирландии он получил из конфискованного имущества ирландских повстанцев замок Килколман на дороге между Мэллоу и Лимериком и три тысячи акров земли.
Там Спенсер занялся джентльменским земледелием и благородной поэзией. Смерть Сидни он отметил красноречивой, но длинной элегией "Астрофель" (1586). Затем он отшлифовал и удлинил "Королеву фейри". Горя энтузиазмом, он переправился в Англию в 1589 году, был представлен Рэли королеве и посвятил первые три "книги" ей, "чтобы жить с вечностью ее славы". Чтобы обеспечить широкий прием, он предварил поэму хвалебными стихами, адресованными графине Пембрук, леди Кэрью, сэру Кристоферу Хэттону, Рэли, Бергли, Уолсингему, лордам Хансдону, Бакхерсту, Грею и Говарду Эффингемскому, а также графам Эссексу, Нортумберленду, Оксфорду, Ормонду и Камберленду. Бергли, враждовавший с Лестером, называл Спенсера пустым рифмоплетом, но многие превозносили его как величайшего поэта со времен Чосера. Королева достаточно смягчилась, чтобы назначить ему пенсию в пятьдесят фунтов в год, которую Бергли, как лорд-казначей, выплачивал с задержкой. Спенсер надеялся на что-то более существенное. Разочарованный, он вернулся в свой ирландский замок и продолжил свой идеалистический эпос в окружении варварства, ненависти и страха.
Он планировал, что поэма будет состоять из двенадцати книг; он опубликовал три в 1590 году и еще три в 1596-м, но дальше не пошел; несмотря на это, "Королева фейри" вдвое длиннее "Илиады" и втрое длиннее "Потерянного рая". Каждая книга была представлена в виде аллегории святости, воздержанности, целомудрия, дружбы, справедливости, вежливости; вся книга была призвана "воспитать джентльмена или благородного человека в добродетельной и нежной дисциплине".30 Все это соответствовало концепции Сидни о поэзии как морали, передаваемой через воображаемые примеры. Будучи преданным приличиям, Спенсер мог позволить себе лишь несколько сладострастных пассажей; однажды он взглянул на "снежную грудь, обнаженную для готовой порчи".31 но дальше не идет. На протяжении шести канто он поет высокую ноту рыцарской любви как бескорыстного служения прекрасным женщинам.
Для нас, забывших рыцарство, скучающих от рыцарей и путающихся в аллегориях, "Королева фейри" сначала причудливо восхитительна, а потом становится невыносимой. Ее политические аллюзии, которыми наслаждались или возмущались современники, для нас потеряны; теологические битвы, о которых она повествует, - это утихающие толчки нашего младенчества; ее повествования - в лучшем случае мелодичные отголоски Вергилия, Ариосто и Тассо. Ни одна поэма в мировой литературе не превзойдет "Королеву фейри" по количеству искусственных затей, неловких инверсий, вычурных архаизмов и неологизмов, а также романтической грандиозности, не сдобренной улыбкой Ариосто. И все же Китс и Шелли любили Спенсера и сделали его "поэтом поэтов". Почему? Потому ли, что то тут, то там чувственная красота формы искупала средневековую нелепость, великолепие описания украшало нереальность? Новая девятистрочная спенсеровская строфа была сложным средством, и Спенсер часто поражает нас своим округлым совершенством и плавной легкостью; но сколько раз он портит ее смысл рифмой!
Он прервал "Королеву", чтобы написать несколько более коротких стихотворений, которые, возможно, оправдывают его славу. Его "Аморетти", "маленькие любови" в форме сонета (1594), возможно, были петрарковскими фантазиями, а возможно, отражали его годичное ухаживание за Элизабет Бойл. Он женился на ней в 1594 году и воспел свою свадебную радость в своей лучшей поэме "Эпиталамия". Он бескорыстно делится с нами ее очарованием:
Скажите мне, дочери купцов, видели ли вы
Так что в твоем городе еще не было ни одного существа,