Спасибо, что хоть боеприпасов не пожалели. А то ведь могли и с тем, что осталось отправить. Должно быть, немцы постарались, а то с наших бы сталось… Ладно, чего выть без толку:
— Скалы, слушать меня! Я — Утес! Начали! Уступом вправо, Скала-3 — на месте!
На британских позициях еще встают столбы разрывов 40-см гостинцев Владимирова, а мы уже начинаем движение. Бройер послал с нами один свой полк, который частью разместился на броне, а частью топает следом за «бэхами» Одинцова. Единственно что нас пока выручает — наша сыгранность. Все действия много раз отработаны и доведены до автоматизма.
Если верить путеводителю, который у меня сейчас выполняет роль стратегической разведки, глубина Кольна редко где превышает 4 фута, а, в основном, — не свыше 3. Течение — 8 футов в минуту. Берега очень красивы. Ловится форель…
Так, ну, с рыбалкой мы, пока, подождем, красотами берегов нам любоваться тоже некогда, а вот глубины меня устраивают. И раз форель ловится — значит, дно каменистое. Это хорошо. Это очень хорошо. Моспанов сбросил пару бомб в реку и подтвердил данные путеводителя, так что в брод мы должны пройти.
— Вперед, охламоны, быстрее, вашу мать!
Танки с ревом несутся через реку, поднимая веера брызг. Вот первый уже на берегу, второй, третий… О черт, один застрял. Второй. Экипаж лезет было из машины, но их тут же накрывает близким разрывом снаряда. Дьявольщина!
— Скалы! Скалы! Я — Утес! Идти по разведанным бродам! Как поняли?
Они поняли. Танки идут след в след. Так надежнее. Перун-заступник, сделай так, чтобы дно было твердым… Есть! Перун на нашей стороне! Мой «тринадцатый», натужно взревев вылетает на берег. Держитесь, суки, мы пришли!
По броне часто-часто стучат мелкокалиберные снаряды. Кажется, будто толпа чертей взгромоздилась на броню и лупит молотками! Дурачки! Наша броня не по вашим стволам.
— Зиновий! Найди этих наглецов!
— Будет сделано, — шипит он сквозь зубы.
Его руки мечутся, словно у пианиста. Башня поворачивается, и грохот орудия ударяет по барабанным перепонкам. Но даже в этом грохоте слышно довольное колыбановское "Есть, сука!"…
… Мы вихрем проносимся над окопами. Немцы валятся вниз с брони, и в траншеях начинается резня. Мотострелки Одинцова, подойдя на своих БТРах поближе, торопятся принять в ней участие и это получается у них так лихо, что сопротивление британцев мгновенно ослабевает. Но внезапно вспыхивает кто-то из батальона Савчука. Смертники, мать-перемать!
— Следить! Всем следить! Смертники! — выкрикиваю я в микрофон, и тут у меня все обрывается внутри…
Сквозь триплекс я вижу, как к нам бросается паренек в хаки. Его лицо перекошено ненавистью, а к животу прижат металлический блин противотанковой мины. Словно в замедленной съемке, я вижу как он плывет к нам, его рот открывается в беззвучном крике. Я слишком хорошо знаю, что произойдет сейчас: тяжелый грохот, бьющая по глазам вспышка и огонь, целый океан огня…
На груди у него возникают темные пятна, его отбрасывает в сторону. Только теперь я слышу надсадный грохот пулемета. Наш радист Устинов отпускает рукоять ДТ и произносит негромко:
— Добегался, щенок. Ишь, камиказа, б…!
Устинов, как и я, ветеран маньчжурских компаний, и о японо-китайских смертниках-камикадзе знает не понаслышке…
— Утес! Утес! Я — Гора! — раздается в наушниках голос генерала Горбатова. — Не задерживайся на берегу. Идите в замок Астхолл! Разведка сообщает: Черчилль — там! Поторопись!
— Слушаю, господин генерал!
Значит, Астхолл. Ну, посмотрим по карте… Так: от места нашей переправыпо прямой до Астхолла — 15 километров. Через деревушку Бамптон идет грунтовая дорога, но ее наверняка перекрыли…
— Я — Утес! Скалы — в две колонны. Направление — замок Астхолл.
Пятнадцать километров мы проходим подобно степному пожару. Вот он — замок Астхолл. Ха, какие-то ненормальные мечутся среди мешков с песком и пытаются палить в нас из пулеметов… Вы ошиблись, господа, чтобы остановить нас, вам бы морские орудия надо…
Ах, я, недоумок! Самовлюбленный павлин! У ЛК Рубашевского сносит башню. Прямое попадание 4,5 дюймовым снарядом. Господи Боже, какой же я идиот! Расслабился, поверил, что уже все кончилось…
— Скалы! Скалы! Зенитки! Рассредоточится!
"Корниловы" расходятся в три линии. «Семерки» выдвигаются вперед и засыпают все подозрительные места своими полуторапудовыми снарядами. Не знаю где точно стояли зенитки минуту назад, но точно знаю, где они находятся сейчас. Передавайте привет Сатане, любезные. У меня еще будет немало шансов нанести ему личный визит…
… Из пехоты первыми к замку попадают, как ни странно, парашютисты Бройера. Судя по всему, они просто бежали часть пути на своих двоих, а потом разжились где-то десятком грузовиков, выкрашенных в цвет хаки. Сейчас они деловито суетятся возле замка, а приехавший вместе с ними Макс и командир полка майор Штенцлер, уговаривают меня не разносить замок на атомы, за девять сожженных танков и погибшего Рубашевского. Мотивируют они тем, что если Черчилля захватят живьем, то сначала отдадут его нам и целых двадцать минут будут любоваться небом, чтобы не мешать теплому дружескому общению. Услышав это, к их просьбе присоединяются и мои офицеры. Мягкий я человек — не могу отказать друзьям…
"Корниловы" взяли окна замка под прицел, дабы не одна невежливая скотина не помешала визиту десантеров внутрь. Эх, силен ты, дьявол соблазна!
— Майор! Подождите, я с Вами!
Прихватываю из танка ППД и отправляюсь следом за десантом, видя краем глаза, как следом за мной топает еще человек двадцать танкистов.
В замке звучат одиночные выстрелы, но как такового сопротивления нет. Дверь вынесена прямым попаданием 122-мм снаряда, который, видимо, навел гарнизон замка на мысли о тщете всего сущего. По лестнице навстречу нам волокут какого-то господина. Его лицо мне знакомо… Антонии Идеен, соратник Черчилля. Продешевил я, этого тоже надо было потребовать…
На втором этаже гремят выстрелы. Это не случайные — настоящая перестрелка. Бегом туда. Так, вот и следы: трое убитых парашютистов. Вперед! Вперед, суки беременные!
Мы вылетаем из коридора и тут же звучат выстрелы из маузеров. Кто-то упал рядом со мной, кто-то зашелся хрипом… А-а-а! На! На! На! Веером от живота поливаю коридор потом прыжком вперед! Опа! Двое! Один лихорадочно запихивает в маузер новую обойму, а другой… другой, закусив губу и раздув ноздри, идет ко мне с шашкой наголо. Вот, б…! Я выпускаю последние патроны в человека с маузером… Взблеск клинка… Я пытаюсь закрыть голову автоматом… Грохочут выстрелы… Все…
…Он лежит передо мной, стиснув в мощной руке Златоустовский клинок. Георгиевский клинок. Я знаю, кто это, хотя он и лежит лицом вниз. Только у одного человека здесь могла быть эта шашка в золоченых ножнах. Котовский. Григорий Котовский, герой-партизан, капитан русской армии. Изменник и предатель, команданте Григорио. Секретарь третьего интернационала. Но как бы там ни было, он — русский. Я подбираю его шашку и иду вон из замка. Около своего танка я останавливаюсь. Сломать амосовский булат руками не выйдет и у Поддубного, но на нашей стороне техника.
Засовываю клинок в звездочку, затем стучу по броне:
— Заводи! Малый вперед!
Клинок ломается со звуком, напоминающим тонкий женский вскрик. Не в те руки отдали, Лавр Георгиевич, да не мне Вас судить…
Оберстлейтенант Макс Шрамм. Лондон. Продолжение
Я опускаю дымящийся ствол «Дягтерёва» к изуродованному паркету и вздох облегчения вырывается из моей груди — успел! Здоровенный бритоголовый «лайми» уже совсем было приспособился укоротить моего друга на одну голову, но пули всё же оказались быстрее… Странно. Сева идёт на негнущихся ногах к распростёртому телу и поднимает шашку. Только сейчас я замечаю, что это наградная русская сабля, как она сюда попала? Всеволод Леонидович (в таком состоянии я его всегда называю по имени-отчеству) проходит мимо меня, даже не замечая. Он весь погружён в явно что-то очень личное. Его губы шевелятся, и когда минует меня до моих ушей доносятся злые слова стихов: