Акме сузила чёрные, как смоль, зрачки и как-то нехорошо глянула на парнишку, отчего тот мгновенно отошёл подальше к стенке, прикрывая и так набитый от затрещин затылок. Её жених, пожирался в соку собственных мыслей, отчего на массивном лбу, исходили испарения. Положение то, мягко говоря, не радовало! Два убийства, в один день! Ладно, с Васхи... тот был порядочным негодяем, забулдыгой и хулиганом. Хотя, о чём это он?! Всё же Васхи был своим и никто не заслуживает подобной участи. Но посол. Его убийство можно назвать взрывом, посреди неспокойной, опасной, но всё же жизни. И последствия будут самыми губительными для хунта. Эээх... наверняка, так и будет. Посол людей вёл на собрании пафосные речи, после чего ему перерезали глотку. Откуда вырывался поток грязи, то место и перекрыли, - из Орджина вырвался непонятный смешок. Нервное.
До чего же всё плохо складывается. И почему это убийство, случилось именно здесь? Не на просторных улицах стольного Арсина, а здесь: в заброшенном в песчаных далях хунте. Хотя в большом городе началась бы крупная буча, и убийц бы выловили бы в два счёта, а здесь... за свою жизнь страшно после такого. Посол, посол... посланец неведомой расы, пришедшей неизвестно откуда. Хотя... почему неизвестно откуда?
- Орджи, открой веки свои сонные. Не позорь хоть меня, лежебока. Мать всегда знает, что и как ты делаешь.
Паренёк встрепыхнулся и увидел, что на него смотрят абсолютно все сидящие возле ветвящегося пламени костра. Старик Осклат, пробуравил взглядом дымящуюся скважину на лбу мальчонки. После чего покашливая, он всё же уселся на отведённое ему место во главе, с подготовленным заранее инструментом. Кажется, тот назывался лютней. Мимолётно шуршал песок, отрываемый от гнездовищ, и вместе с ним мягко накатывал приятными струями ветерок, омывая голые ноги. Огонь пожирал древесину, и та сгорала, уносясь ввысь крошевом ускользающей трухи. Мальчуган, замечтался, придвигаясь поближе к ласковому пламени, хотя на дворе стояло лето, и все кто мог, сидели как можно дальше от огня. Но затушить его не мог никто, как не силились в мыслях, некоторые. Традиция, что сказать?
- Не спи. Тебе же мамка сказала, чтоб ты не дремал, дурак. - Орджи получил, сильный тычок в бок, и громко охнул, рассматривая соседского парня, которого посадили рядом с ним. Этот Ласс, будь неладен, вечно суется, куда не следует и жизнь ему портит, гной заразный!
Оргачи не обращая внимания на издевательства соседа, лишь передвинул подстилку подальше. Мать неодобрительно взглянула на обособившегося сынка, но не сказала ни слова: понимает ведь, что он хилый и заика, и его достают все кому не лень. И чего уж скрывать? Её сынок был порядком странный...
Один за другим зажигались костры по всей главной площади, даруя хунту вечерний отдых и спокойствие, унося на краткий миг беды и лишения. Негромкие разговоры, смешки, звуки музыки разносились по окрестностям, глушимые лишь ласкающей темнотой. Орджи, откинулся на спину, подбирая локти под голову. В его антрацитовых глазах блёстками отражались звёзды, застывшие на раскидистом куполе. Лютня взяла перебор, и недалеко полилось слегка заунывное пение. Разговоры тотчас замолкли, когда как музыка сливалась с пляшущими языками костров. Осклат вёл рифмованный сказ, и его дребезжащий голос, гармонировал с расстроенной лютней, на которой в предсмертной агонии дёргалась струна.
Орджи плевал на всё это, просто внимая древним легендам, и голоса сидящих за его костром подключались к песне, вспоминая те или иные отрывки сказаний. Сказания оживали лицами невесомых, призрачных воинов, выстраивающих победоносные шеренги возле самих Ступеней Мира, откуда берёт отсчёт, Мир. Сказания продолжались. Осклат рассказывал о пепельнокожих, вечно молодых существах, живущих в непроходимых топях забытья. О месте, где начало, и конец бурлят под началом сильнейшей волшбы, творимой неизвестно кем. И венцом всему служили сказания о народе людей, обитающих в краях, где всходит Око, начиная свой путь по небесам. Об их коварстве и благородстве, об их любви к близким и ненависти ко всем окружающим. Образы оживали, бередя воображение, и мнимый человек в кирасе из кожи, грозил клинком - призывая к битве.
- Ай! Что ты ттворишь, ггад? Тьфу, - сплёвывая, вскинулся оргачи. Его дыхание спёрло, и он зашатался, заваливаясь на близсидящую хитани средних лет, с кудряшками на голове. Та завопила, откидывая падающий мешок с костями, но тот быстро поднялся, под дружный гогот всех и всех. Громче всех заливался, разумеется, Ласс, одобрительно показывая большой палец с обрезанным когтем.